– Нас же не убивать и грабить призывают, – ответил Упоров, – а организовывать на предприятиях кружки, распространять там наши газеты и листовки. Под законом надо понимать запрет на воровство, убийства, национальную вражду и другой криминал, а когда запрещают просвещать людей и помогать им защищать их права, это – не закон.
– То, что вы сейчас назвали законом, – добавил Сталин, – режим превратил не в закон, а в правила игры. Согласились бы вы играть с шулером по его правилам?
В зале опять повисла пауза.
– А как же в странах народной демократии? – прозвучала новая реплика из зала. – Левые ведь приходили к власти через выборы.
– При мощной внешней поддержке компартии Советского Союза, – отреагировал на вопрос Сталин.
Он обежал хмурым взглядом сидящих в зале. Никто на это не решался бросать реплики.
– Опыт тех же стран народной демократии, – продолжил, наконец, Сталин, – показал, что как только эта поддержка исчезла, власть у левых партий была отобрана. Не могут долго держаться номенклатурные партии. Те, у которых вертикаль власти выстроена не от классовой основы, а сверху. Да и в самом СССР партийная номенклатура, оторвавшись от своих же партийных масс, тоже власть удержать не смогла.
– Но у Лукашенко и Чавеса нет внешней поддержки и своих рабочих партий, однако…
– Во-во! – перебил Упоров. – У них все и держится на одной личности. Как только Лукашенко и Чавес уйдут, вся их система тут же будет разгромлена.
Генералисимус исподлобья покосился на Упорова.
– Это что? – спросил он. – Намек и на Сталина?
Упоров от неожиданности растерялся.
– Правильный пример привели, – сказал Сталин, вдруг потемнев лицом и уйдя в себя. – Я принимаю этот намек.
– Ну что вы!… – начал было Упоров, однако, увидев остановившийся взгляд Сталина, он тут же осекся.
– Сегодня в Кремле, – сказал Сталин после непродолжительного молчания, – к власти после переворота пришли здоровые силы, хотя тут нас и назвали квазипатриотами. Но у этих сил пока нет связки с рабочими массами. В этом месте ткань сгнила и порвана. А значит, как бы мы ни бились, но сегодня мы имеем всего лишь второе издание Февраля семнадцатого года. Чтобы социализм смог укрепиться, компартия должна навести порядок в своих рядах и в своей работе. В ее внутренних делах на первый план должны выйти партийные массы, а сама она должна вернуться в цеха.
– А вернуться в цеха – это в тюрьмы, значит! – опять крикнул кто-то.
Сталин посмотрел в зал.
– Рабочие партячейки – это сваи, – сказал он, – на которых держится коммунистическая партия. Без них она – не коммунистическая.
И вновь Сталин оказался под перекрестием опешивших взглядов.
– Сейчас компартий много! – вдруг выкрикнул кто-то.
Сталин снова посмотрел в зал, на этот раз продолжительно.
– Я вижу только одну, – сказал он, – но рассыпавшуюся сообразно обстановке на многочисленные партизанские отряды.
– Да, вы разные, – проговорил он после некоторого молчания, – но сегодня это к лучшему. Так вами труднее манипулировать.
Когда по окончании собрания Иосиф Виссарионович и Артем выходили из зала, Артема окликнули. Подошедший сзади человек взял его за локоть и попросил на минуту задержаться.
– Скажите, – негромко проговорил остановивший Артема человек, – кто это был с вами? Люди говорят, что это не внук Сталина. Товарищи видели его фото. Да и выступал он как-то странно… Стопроцентное ощущение, будто сам Сталин говорил…
Артем продолжительно посмотрел в глаза окруживших его людей.
– Сталин это и был! – сухо ответил он. – Завтра прямо с утра постарайтесь вспомнить, что он вам сегодня сказал. И надо действовать, товарищи!…
– Легко сказать: 'действовать'! В нашей районной организации и рабочих-то нет.
– Знаю! – ответил Артем.
На него удивленно посмотрели.
– Сейчас практически везде так, – хмуро пояснил Артем. – У нас та же картина. И даже в тех компартиях, которые называют себя рабочими.
– Но как нам, преподавателям и служащим, войти в цеха?
– Будем искать рабочих, принимать их в партию и поручать организовывать своих товарищей. Надо подключать и пенсионеров-ветеранов заводов. Пусть они пойдут в свои бывшие цеха. Им запретить никто не сможет. Конечно, первоначально в цехах партячейки собираться не смогут. Вот тут мы и должны будем им помочь. С помещениями, литературой… Скажем так: если у вас в городе есть хотя бы один завод, вся ваша городская организация сейчас должна заработать на то, чтобы на этом заводе появилась партийная ячейка.
– Ну организуем мы там ячейки, а дальше что? Что они смогут сделать?
– Если в вашем городе, в другом, третьем, по всей стране появятся тысячи таких ячеек, то это будет сила…
Пролетело еще несколько напряженных дней. Поглощенный работой, Сталин будто забыл о своей просьбе Артему, а тот, как мог, оттягивал ее выполнение. Но, в конце концов, ему все-таки пришлось сделать еще одну поезду в прошлое. За женой Сталина…
…Тридцатилетняя женщина в вечернем платье неуверенно вошла в кабинет.
Сталин сидел за столом и просматривал горы газет. Здесь были подшивки и последних номеров, и пожелтевшие – из архива. На краю стола стоял раскрытый ноутбук, по которому с приглушенным звуком показывал один из новостных каналов телевидения.
Увидев женщину, Сталин застыл на месте. Губы его побледнели, словно сведенные судорогой.
Женщина сделала шаг вперед.
От ее движения Сталин вздрогнул. Некоторое время он просидел, словно окаменев. И, наконец, стал медленно-медленно подниматься.
Надежда Сергеевна продолжительным взглядом удивленно посмотрела на него. Затем она растерянно оглянулась на Артема.
– О, господи! – прошептала она. – Он такой седой и старый…
Услышав ее голос, Сталин снова вздрогнул.
– Не надо! – сказала, повернувшись к нему, женщина. – Не объясняй ничего. Мой спутник мне все рассказал.
Она опять оглянулась на Артема.
– Он объяснил мне, что все это сон… вернее, что я погружена в глубокий сон, что меня усыпили, чтобы сделать операцию, которая поможет мне, наконец, избавиться от головных болей. Что сон такой крепкий, что я, как бы ни пыталась, не смогу проснуться.
Сталин продолжал неотрывно смотреть на жену. Он будто не слышал ее слов.
– Операцию, – негромко проговорил Артем, – мы ей действительно сделаем…
– Только я почему-то, – перебила его Надежда Сергеевна, – не могу вспомнить, как меня готовили к операции, как усыпляли. Помню лишь, как вошла в спальню, а затем – полный провал в памяти…
Артем виновато опустил глаза.
– Я неправильно рассчитал время, – тихо проговорил он Сталину, – прокараулил момент, когда она вошла в подъезд.
Сталин медленно перевел взгляд на него. Видно было, что он силился понять, о чем говорит Артем. Его глаза блеснули от мимолетной влаги.
– Наденька… – едва заметно шевельнулись его губы.
– А голова все равно побаливает, – вдруг пожаловалась женщина, – несмотря на сон, боль не
