признал капитана, задвигался, застонал, силясь проговорить что-то. Костерной нагнулся к раненому, с трудом расслышал:
— Боярчук должен встретиться в городе с отцом.
— Когда, когда должен встретиться? — спрашивал и спрашивал Костерной. Но ответа так и не услышал. Петр Ходанич вновь впал в забытье.
На свой страх и риск Костерной в тот же вечер устроил засаду у дома Боярчука. Дежурил сам. Ближе к полночи к хате со стороны сада прокралась женская фигура, закутанная в темную шаль.
Костерной дождался, пока она войдет в дом, проверил, нет ли «контролера» поблизости, и без стука вошел через незапертую дверь в сенцы, а оттуда в кухню. За столом под лампой сидела Степанида Сокольчук. Напротив нее рядком — родители Бориса. Вид у всех был испуганно-растерянный.
— Я все знаю, — с порога загудел Костерной. — Она пришла звать вас на встречу с сыном. Поэтому предлагаю в дальнейшем переговоры вести в моем присутствии. Уверен, что я окажусь вам полезным.
Стариков словно громом ударило, а Степанида, белая как мел, сверлила глазами капитана, силилась, но не могла унять дрожь в пальцах.
— За хатой следят? — спросил ее Костерной.
— Нет, — затрясла головой Степанида и вдруг не сдержалась, уткнулась лицом в колени и беззвучно заплакала.
— Ничего, ничего. — Решительным движением руки Костерной удержал стариков на лавке. — У нас еще есть время.
Но Сокольчук выплакалась не скоро. Тетка Тереза уже начала с опаской поглядывать на капитана и вздыхать, опасаясь, как бы чего не вышло. Закрякал и Григорий Семенович. Тогда Костерной велел ему подать холодной воды. Помятая алюминиевая кружка застучала о зубы фельдшерицы. Степанида зашмыгала носом, утерлась концом платка и, наконец, выпрямилась. Но головы уже не поднимала.
— Спрашивайте, — еле слышно проговорила она.
— Когда и где должна произойти встреча? — без обиняков начал выяснять Костерной.
— Послезавтра, на квартире станционной буфетчицы Тышко.
— В котором часу?
— В полдень.
— Борис уже будет там?
— Нет, мы должны прийти первыми.
— Знак опасности оговаривали?
— Если на хозяйке будет надет белый передник, то я зайду в квартиру, если нет — спрошу, почему не отвечают на стук соседи?
— Соседи, конечно, в отъезде?
— Да.
— Дальше?
— Я беру у хозяйки корзину с бельем и выхожу на улицу. При виде корзины Григорий Семенович может заходить в дом.
— Где он должен ждать вас?
— За углом около харчевни. Там всегда много народа.
— Какой знак установлен для Бориса?
— Не знаю.
Костерной нетерпеливо, досадливо прокашлялся.
— Ей-боженьки не знаю, — перекрестилась Степанида.
— Пароль тоже не знаешь?
— Не знаю.
— С кем должен прийти Борис?
— В город его поведет Кудлатый. А с кем он придет на квартиру Тышко, мне не известно.
— Цель встречи?
— Мне не говорили. Но от Сирко я когда-то слышала, что Сидор хотел ограбить почтовый поезд.
Костерной аж дернулся от промелькнувшей в голове догадки: в свою первую встречу с Борисом они с Ченцовым советовали ему устроиться на железную дорогу. Уже тогда они предполагали подобный вариант. Нет, что ни говорите, а государство не зря платит им деньги.
— Где остановится Борис?
— Вряд ли они будут сидеть в городе.
— Меня не интересует ваше мнение. Мне нужны факты.
— Больше я ничего не знаю.
— Будет ли кто-то подстраховывать вас на улице, в доме?
— У Сидора нет лишних людей. Они уходят на новую базу.
— Ну вот! А говорите, что больше ничего не знаете! — и Костерной принялся расспрашивать о банде.
Только под утро он отпустил Сокольчук, предупредив, что в случае предательства с ее стороны он вынужден будет содержание сегодняшнего допроса переправить Сидору. Сказал и пожалел. Понял: нельзя убить человека дважды. Чтобы как-то исправить свою промашку, он неуклюже и чересчур крепко пожал ей руку. Она вскрикнула, и это удержало ее от новых рыданий.
Отцу Бориса он сказал единственное, что мог: «Ваш сын не предатель. Постарайтесь собрать свою волю в кулак и не сорвитесь на встрече. Сведения мы вам дадим. Где и как — это уже наша задача. Помните, что за каждым вашим шагом могут следить. Оступитесь — потеряете сына».
— По идее, мне бы тебя, Иван Петрович, наказать надо, — выслушав капитана, сказал Ченцов. Но в голосе его не было строгости.
Поэтому Костерной безбоязненно огрызнулся:
— Опять же с вас пример беру: все делать самому!
— Но-но! — Ченцов постучал пальцем по столу. — Ошибки только дураки повторяют. А мы должны из них уроки извлекать. Впредь одному на операции ходить запрещаю.
— А если обстоятельства?
— Приказы, товарищ капитан, не обсуждают.
— Теперь понял, — Костерной встал и деланно вытянулся по стойке смирно.
— Пересядь на подоконник, — вдруг попросил Ченцов.
— Это зачем? — некстати спросил Костерной.
Подполковник вышел из-за стола, подвинул к себе кресло, с которого поднялся капитан, и ласково погладил его потертую спинку.
— Одно кресло на весь отдел, — почти искренне вздохнул он. — Раздавишь, как я тогда посетителей принимать стану?
— Один ноль, — осклабился капитан.
— Два ноль, — не согласился Ченцов.
— Это почему?
— Потому что поверил, будто я тебя разыгрываю. А мне казенное имущество и в самом деле жалко. Наверное, потому, что собственного никогда не имел.
Костерной неуклюже переминался с ноги на ногу.
— Что, Иван Петрович, озадачил я тебя?
Костерной и вовсе сконфузился, раздул от обиды щеки.
— Так-то, брат! — Ченцов погрозил ему пальцем. — Впредь не дерзи начальству.
А вернувшись за стол, как ни в чем не бывало сказал:
— Послушай, как бы ты на месте Сидора подстраховал себя в деле с Боярчуком?
Костерной посопел еще с минуту и неохотно проговорил:
— Они только одно средство применяют: берут заложников: От гитлеровцев научились.
— Старики в опасности?
— Да, — не задумываясь, подтвердил капитан. — Надо ставить охрану.
— Не годится.
