— Трясина, но только за железной дорогой. По эту сторону сыровато, но воды нет.
— У нас говаривали: сколько раз выпь пробухает, по стольку кадей хлеба вымолотишь с овина, — к слову вставил свое немолодой сержант.
— Сейчас они тебе намолотят! — урезонил его Сашка.
— Может, предложить им сдаться? — нерешительно спросил Снегирев.
— Предложим, — неопределенно проговорил Ченцов.
— Думаешь, будут сопротивляться до последнего?
— Ты помнишь, как прорывались из окружения эсэсовцы? — не Отвечая на вопрос, в свою очередь спросил подполковник Сашку.
— Их только пуля останавливала, — посуровел солдат.
— И в банде остались такие же. У кого был хоть один шанс, воспользовались амнистией. Этим — терять нечего!
Сблизились с бандитами до двух километров. Ченцов приказал прекратить движение и замаскироваться. До начала операции оставался ровно час.
— Не далековато встали? — засомневался полковник.
— Начнем выдвижение, как только покажется поезд, — и офицеру связи: — Наблюдателей на деревья!
Легли в орешнике. В вершинах деревьев гулял ветер, но внизу, в подлеске, — тишина. Кругом молодая зелень, нетерпеливое шевеление невидимых букашек в траве, теплое треньканье и посвисты в воздухе. Где-то впереди звонко затюкал дятел на сухой лесине, смолк и опять застучал.
— Послушай, Павел, — приподнялся на локте Ченцов. — Ты никогда не жалел, что пошел работать в ЧК?
— О чем ты, паря? — искренне удивился Снегирев. — Только самых преданных партия направила в свои карающие органы. Или ты сомневаешься в себе?
— Самых преданных много во всех институтах государства, — недовольно повысил голос Василий Васильевич и оглянулся на солдат. — Раньше мы никогда не претендовали на исключительность своей роли.
— Мало что было раньше! — Снегиреву явно не нравился разговор. — Теперь-то, надеюсь, всем ясно, кто есть кто? За эти годы столько врагов сметено с лица земли…
— Я не собираюсь усомниться в твоей политической грамотности, — не очень вежливо перебил его Ченцов. — Я спрашиваю тебя, все ли тебе до конца понятно из того, что делается в органах?
— Ну, знаешь! — Еще по инерции кипятился Снегирев, но под пристальным взглядом друга не посмел солгать.
Ченцов, понимая, протянул ему закурить.
— Думаешь, — затягиваясь, говорил тот, — сверху все видно, все понятно? Нет, паря! Шоры посильнее вашего. Иногда мне кажется, что у нас работает два ведомства под одним названием. В первом остались люди Дзержинского и Артузова. В другом — дружки Левки Задова да…
— Фамилии можно не называть, — горько усмехнулся Василий Васильевич. — А что, если это не только в нашем министерстве?
Снегирев не ответил.
— Ты прости меня, Павел, — сказал Ченцов, — но мне это очень важно было знать. Я солдат и привык, не рассуждая, подчиняться приказу. Но как простой смертный, я верю, что мы снова вернемся к тем временам, когда в приказах будет больше здравого смысла, нежели желания повелевать.
— Вижу дым паровоза, — доложил наблюдатель.
— Ну, с богом, Василий Васильевич! — встрепенулся полковник.
Ченцов окинул его долгим взглядом и, обернувшись к радисту, приказал:
— Передайте в роты: приготовиться к бою!
Боярчук, блаженно вытянув ноги, дремал, прислонившись спиной к шероховатому стволу сосны. Запасливый Кудлатый рядом крутил цигарки. Позади него вповалку лежали человек шесть бандеровцев. Один из них тихонько мурлыкал песню. Остальные слушали, думая о своем.
— Годи, козаки! — вдруг проговорил кто-то. — А то щэ биду наклычемо спиванкою!
— Скажи, що тоби нэ до писэнь, — беззлобно отвечали ему. — Печэшся по жинке? Чим вона займается без мужика?
— Известное дело чем: спит с каким-нибудь красным кобелем! — съязвил молодой голос.
Боярчук открыл глаза. Клубок тел зашевелился. Женатые бандеровцы хмурились, холостяки весело щерились.
— Сидеть тихо! — прикрикнул на них Кудлатый.
День обещал быть погожим. Солнце уже стояло высоко. Густые испарения потянулись от мокрой земли. Становилось душновато. От вынужденного безделья людей клонило ко сну. Один Кривой Зосим не находил себе места. То надоедал Гарбузу, то уходил к Грицко, то вновь вертелся вокруг Боярчука и Кудлатого. Сначала вместе с ним мотался и Сова, но уже вскоре сметливый адъютант «потерялся» в лесу, и Кривой Зосим костерил его на чем свет стоит.
— Зробим дило, покурим, — словно чуя неладное, проходил мимо Зосим. — Дозоры выставили?
— На кой черт они сдались! — отмахивался, как от назойливой мухи, Кудлатый. — Недолго ждать осталось.
И будто впрямь, услышав его, откликнулся наблюдатель:
— Вижу дым паровоза!
Другой команды подавать не понадобилось. Бандеровцы цепью рассредоточились вдоль полотна железной дороги.
— Смотри теперь, какой сигнал выставлен, — крикнул Борис наблюдателю.
— Помню! — не отнимая от глаз бинокля, отозвался тот.
Сердце Боярчука гулко билось. «Только бы не заметили волнения, — тревожился он. — Сидеть и не двигаться до последнего момента».
Но руки уже сами тянулись к кобуре. Борис сделал вид, что проверяет пистолет. Вынул, продул и вставил назад обойму с патронами, взвел затвор, незаметно пальцем опустил скобу предохранителя.
— На паровозе красный вымпел! — нетерпеливо прокричали сверху.
— Теперь пошли! — Боярчук поднялся на ноги.
Кудлатый тщательно затоптал окурок, молча перекрестился и бросил «шмайссер» со спины на грудь.
Издалека было видно, как запыхтел черным дымом паровоз и состав начал сбавлять скорость. Загудели рельсы от резкого торможения.
Михась с напарником должен был находиться в секрете, километрах в трех от железной дороги. Но мысль о почтовом вагоне путами связала ему ноги. Они «караулили», не отойдя от железки и восьмисот метров. А когда короткий паровозный свисток колыхнул окрестности, то и вовсе снялись с места, наперегонки ринулись к полотну дороги. Видимо, так же поступили и на других постах, смекнув, что бой с паровозной бригадой будет коротким.
Вагон резко качнуло, и Костерной понял, что состав начал торможение. Сквозь щель в двери теплушки он видел, как по косогору между деревьями замелькали фигурки вооруженных людей, спешащих окружить эшелон. Заскрипели тормоза, заклацали буфера вагонов. Поезд еще двигался, а пулемет на передней открытой платформе уже начал взахлеб поливать свинцом придорожные кусты. Из леса по нему ударили ручники бандеровцев.
Паровоз гулко, надрывно свистнул и остановился. Замолчал и пулемет на платформе. Из леса, как муравьи, высыпали бандеровцы. Стометровая зона вырубок, еще произведенная во время войны немцами, отделяла их от замершего на путях эшелона.
Костерной ногой толкнул вагонную дверь и выпустил в синеву неба красную ракету. В ту же минуту разверзлись стены других вагонов, и из них по бегущим яростно хлестанули пулеметные и автоматные очереди. Огненный смерч опрокинул наступающую цепь, но слишком коротка была дистанция, слишком силен порыв бандеровцев. И вот уже их пули начали в крошево превращать деревянные стены вагонов. Под
