одной сумке, — пришлось выделить ей место, а значит, еще чуть-чуть потеснить и без того сваленные в кучу сокровища. Птичья клетка, в которой когда-то прожила свою коротенькую жизнь канарейка по имени Селеста (Господи, как же Маргарита ее любила!), пала жертвой этой перестановки, сгинув под сломанной швейной машинкой и чугунными блинами от штанги.
Но хуже всего было то, что у Кейт изменился характер. Раньше она была живой, веселой девочкой, а по возвращении оказалась мечтательной и меланхоличной. Она могла часами лежать на английском канапе с кривыми ножками. Канапе было роскошное, эксклюзивное, хоть и начало разваливаться ровно через неделю после истечения гарантийного срока. Кейт все время смотрела в окно, откуда виднелся кусочек реки, и ее мать очень скоро догадалась, что девушка влюблена. Пока дочери не было дома, Маргарита нашла в ее мобильном несколько плохо спрятанных фотографий. Можно было подумать, что Кейт нарочно оставила телефон на видном месте, чтобы матери захотелось постучать по клавишам. Н^ большинстве снимков девушка держалась за руки с каким-то типом, своим ровесником. Судя по фотографии, сделанной с более близкого расстояния, этот юнец обладал всеми достоинствами и недостатками, свойственными его возрасту. Он казался высоким и сильным, но на лице было все то же романтическое, а проще говоря, глуповатое выражение. Во всем облике его угадывалась некая «незаконченность», как обычно с осуждением писали в журналах о молодежи. Маргарита разделяла общепринятую неприязнь к этим существам, еще таким незрелым, необработанным, не облагороженным временем и пластической хирургией. Они были ей совершенно неинтересны.
Конечно, и в Глобалии находились извращенцы, испытывавшие тягу к молодежи, но психологи призывали их всерьез разобраться в себе. В любом случае, Маргарита была не из их числа. К тому же интересоваться молодежью давно уже считалось немодно. Одним словом, ей это было просто противно.
Маргарита начала поглядывать на дочь с возрастающей неприязнью. Прежде всего, в Кейт ее безумно раздражало то, что принято называть естественностью. Кстати, очень точное слово, оно обозначает полную противоположность цивилизации, настоящее дикарство. Кейт не пользовалась ни косметикой, ни духами и одевалась подчеркнуто просто. Мало того, она явно презирала модные журналы. Оттого что, видите ли, ее облик отдаленно напоминал рафаэлевских мадонн, эта девица вообразила себе, что красота, словно дикое растение, цветет сама по себе, без всякого ухода, там, где природе было угодно заронить ее семя. Обычное для молодежи политически некорректное заблуждение. К счастью, отныне эта малочисленная каста была уже не в состоянии навязывать кому-либо свои взгляды. В Глобалии красота была идеалом, которого каждый мог со временем достичь собственными усилиями благодаря косметике и пластической хирургии. Кроме того, каноны красоты стали куда менее жесткими, особенно ценились зрелость и приходящий с ней жизненный опыт. Но Кейт пока ничего этого не понимала и явно не имела ни малейшего желания исправляться. И этот юнец, ее приятель, наверняка был ничуть не лучше.
Но еще невыносимее были ее дурацкие романтические ужимки: мечтательный вид, вздохи, то, как она перешептывалась по телефону со своим ненаглядным. Маргарита принялась было довольно грубо подшучивать над сердечными делами дочери, но та к огромному разочарованию матери нисколько не смутилась. Кейт просто отказалась об этом говорить, со смехотворным возмущением отвергая все Маргаритины намеки и шуточки.
Короче говоря, добром все это кончиться не могло. Так что Маргарита не особенно удивилась, когда после неудачной дурацкой вылазки в антизону дочь появилась на пороге в сопровождении двух охранников.
Поскольку она нарушила закон в первый раз, а у матери была безупречная репутация, Кейт быстро отпустили. Но теперь на нее было заведено досье. И главное, никто не мог поручиться, что она не натворит еще каких-нибудь глупостей.
Вот о чем думала в тот вечер Маргарита, глядя на безмолвно плачущую дочь.
— Доедай каштановое пюре, а то остынет, — раздраженно сказала она.
За несколько лет до того Маргарита неосторожно заинтересовалась специальным предложением на поставку каштанового пюре быстрого приготовления. Увы, она невнимательно прочитала условия контракта, и теперь, хотя это блюдо ей сразу же разонравилось, Маргарита была вынуждена получать и оплачивать все тридцать восемь партий, то есть четыре килограмма в месяц в течение трех лет. Хорошо еще, что несколько мешков удалось приспособить вместо подпорки под разваливающееся канапе.
— И перестань хлюпать носом, ты действуешь мне на нервы! — добавила Маргарита, опрокидывая стакан.
Рекламная кампания «Освободимся от алкоголя» не принесла желаемого результата: меньше пить никто не стал. Назидательные ролики, которые каждый день передавали по телевизору, привели к одному: теперь все старались рассовать бутылки так, чтобы они как можно меньше бросались в глаза. Маргарита осталась верна джину, особенно в тяжелую минуту. Бутылку она прятала за буддистским алтарем и охотно прикладывалась к ней всякий раз, когда дела шли не лучшим образом.
— Тебе я не предлагаю, — бросила она дочери.
Налив себе стакан, она немного подержала бутылку открытой, а потом снова завинтила крышку.
— Ты еще пристрастишься, помяни мое слово!
И Маргарита одним глотком опустошила больше половины стакана. Ей нравилось пить именно так: сперва отхлебнуть как следует, а потом, когда голова уже слегка кружится, смаковать маленькими глоточками остальное.
— Мне уже осточертело, что ты все время молчишь. — В голосе ее зазвучала необычная решимость и плохо скрытая злоба. — Строишь из себя всезнайку. Нос задираешь. Вот и доигралась.
Кейт не отрывала покрасневших глаз от окна. По вечерам портовые огни и сигнальные маячки судов, входивших в устье реки, были едва различимы за городской иллюминацией. В современных зданиях все окна выходили на огромные климатизированные пространства внутри безопасных зон, но Маргарита жила в старом доме, и некоторые окна (естественно, наглухо закрытые) выходили наружу.
— По крайней мере, это тебе послужит уроком. Развлекайся сколько хочешь. Но не забывай, что это твоя жизнь.
При этих словах Маргарита прищурилась, в полном восторге от своих педагогических способностей.
— Пойми меня правильно, — продолжала она, — речь ведь совсем не об этом типе. Главное — ты должна научиться любить себя, Кейт. Как
Тут Маргарита призвала на помощь хороший глоток джина.
— Ты меня понимаешь?
Кейт кивнула, и Маргарита несказанно воодушевилась. Она собралась было положить руку дочери на плечо, но (неужели джин подействовал так быстро?) слишком широко размахнулась и уронила огромную стопку карнавальных шляп. Подумать только, она все лето мастерила эти шляпы в клубе под названием «Венецианский день». Все должно было завершиться поездкой на Венецианский карнавал, вот только директор оказался мошенником и сбежал со всеми деньгами.
Кейт и ее мать бросились собирать разлетевшиеся по всему полу красные бархатные шляпы в желтую клетку и складывать их обратно под позвякивание бубенчиков.
Потом они молча уселись друг напротив друга. Маргарита не на шутку растрогалась. Может, дочь ничего и не рассказывает, зато ее нельзя упрекнуть ни в лени, ни в равнодушии. Кейт всегда была готова помочь матери, порадовать ее. У Маргариты защекотало в носу, и она всхлипнула. И вот в тот самый миг, когда ее буквально переполняли материнские чувства, раздался звонок. Мать и дочь быстро переглянулись. Но не успела Маргарита протянуть руку, как Кейт уже завладела аппаратом.
Едва она поднесла трубку к уху, как вся побледнела.
— Да, — сказала она ничего не выражающим тоном.
Мать смотрела на нее, не зная, что и подумать.
Последовало долгое молчание. Вдруг Кейт вскрикнула, и в голосе ее было столько нежности и страсти, что трубка, казалось, вот-вот разорвется у девушки в руках.
— Это ты! — закричала она.
Маргарита подскочила.
