— Позвать врача? — спросил он.
— Нет, нет, — Ринальдо попытался улыбнуться. — Уже все… спасибо, Валя…
— Придумал? — спросил Чанаргван.
Акимушкин резко повернулся, словно его ужалили.
— Как вы смеете так говорить! — крикнул он. — Попридержите язык, председатель! Разве вы не видите, что ему плохо?
— А ему всегда плохо, — отозвался Чанаргван, с ухмылкой подмигивая Ринальдо. — Кто ж за него думать будет — все равно никто.
— Не горячись, Валя, — слабо шевеля языком, попросил Ринальдо. — Так уж у нас с детства повелось, не вдруг менять…
— Я ведь знаю, что он вот-вот придумает, — сказал Чанаргван и вновь направился к бару. — Он голова.
— Может быть, хватит пить? — спросил его Ринальдо.
— Ты вон сколько высосал, — ответил Чанаргван, поведя рукой в сторону стола, на котором выстроились чашки из-под сока.
Прямо у бара он выплеснул себе в рот сразу два бокала. Передернулся. Вытер губы волосатым кулаком.
Диверсия… Может быть… что за ерунда… кому пришло бы в голову? Тем, кто голосовал когда-то против колонизации Терры во время комедии всепланетного референдума? Кому, кому придет теперь в голову хоть одного человека убить… а ведь тут — сто тысяч.
Хоть об стенку головой бейся, хоть прыгай из окошка… Нет сил.
А у кого они есть? Адмирал вон пьет, ему можно, у него есть старик Ринальдо, который всю жизнь работал на него — в школе, когда знойный мальчик удирал на свидания или дрался с другими знойными мальчиками; в Школе астронавигации, когда знаменитый покоритель сердец убегал на свидания или до одури тренировался на тренажере. Ведь физические нагрузки — это для мужчин… У него есть на кого положиться. И старый друг, настоящий, а не рабовладелец от дружбы, Валя Акимушкин, тоже смотрит выжидательно и с какой-то потусторонней надеждой, будто можно сейчас встать и сказать: «Нет, в радио вкралась ошибка, корабли целы, я знаю». И они поверят, вот что самое страшное. Поверят сущей чепухе, оттого что правда настолько дика и жестока, что нет никакой возможности у человеческого сознания признать ее как правду. Ну а мне-то на кого взирать с надеждой? От кого ждать спасительной лжи? Чтобы вздохнуть потом спокойно и сказать: «Фу ты, а уж испугался… наконец-то всё разьяснилось, этот кошмарный сон таки оказался сном». Ринальдо изо всех своих слабых сил стиснул голову ладонями, но это не помогло. Мыслей не было. Выхода не было. Спасения не было, всё катилось в тартарары, и никому он, так привыкший помогать, помочь не мог на сей раз, оттого что он не бог, он всего лишь правитель этого человечества, а силы и возможности человечества конечны. Исчезающе, пренебрежительно малы по сравнению с той задачей, что бросила ему природа, с той неведомой, непостижимой силой, с которой оно так неожиданно столкнулось.
— Что говорят в Совете? — спросил Акимушкин. Ринальдо отнял ладони от висков и сложил на коленях.
— Совет не знает. — нехотя произнес он. видя, что гигантский Чанаргван, высящийся у бара темной махиной, не собирается отвечать.
— Как не знает? — глаза Акимушкина широко распахнулись. Чанаргван не отвечал, темнел, как скала в ночном тумане.
— Мы не отчитывались перед Советом, — процедил Ринальдо. — Для Совета эвакуация происходит успешно, по плану.
— Диктатура, — с неудовольствием произнес Акимушкин, по-детски округляя губы. Слово не увязывалось с миром, в котором он жил вот уже сорок лет. — Диктатура… — повторил он изумленно и всё еще не веря.
— Да!! — вдруг взорвался вулкан у стены. — Да!! — изо рта председателя брызгала слюна. Ринальдо чуть сморщился. Наверное, на корабле, среди затянутых в ладную черную форму офицеров и матросов, Чанаргван не был идиотом, но оказавшись во главе человечества и пытаясь управлять им, как экипажем корабля, он сломался. — Да!!! Диктатура! Автократия, хунта, фашизм! Тоталитаризм, черт бы вас всех побрал! Мне плевать на те ярлыки, что навесят на нас слюнтяи, которых мы спасем! Мы должны делать дело, поняли вы, там? За эвакуацию отвечаю я, и я буду бить мордой об стол каждого, кто начнет ударяться в лирику вместо того, чтобы думать, думать, думать!!! — он ошалело замолотил себя кулачищами по бескрайнему смуглому лбу, в кабинете раздался смутный гул. — Думать!!!
— Покажи нам пример, — попросил Ринальдо тихо.
— Я уже все придумал! — орал Чанаргван. — Планета работает на меня, а не на Совет! И она будет подчиняться мне, а не Совету, потому что сейчас не до Совета, у нас нет времени объяснять этим слюнтяям и болтунам, зачем мы убили сто тысяч народу и почему мы будем убивать их и дальше!! Поняли, вы? Понял ты, Ринальдо, старый черт? Мы столкнулись с невероятным стечением обстоятельств, или с диверсией, или со стихийным бедствием — мне плевать! У меня нет времени выяснять это! Я, я, вот этими руками, — он затряс в воздухе лапами, сумрак кабинета кроваво проколола вспышка рубина на перстне, — буду гнать и гнать в стихийное бедствие корабль за кораблем, пока хоть десять из тысячи, хоть пять, хоть два не прорвутся к Терре! Корабль за кораблем, поняли?! Корабль за кораблем!!
— Да вы с ума сошли… — потрясенно выдохнул Акимушкин. — Там же люди…
— Люди ждут от нас спасения культуры, а не индивидуумов!! — орал Чанаргван. — Я сына своего не пожалел! Корабль за кораблем!!
Напрасно он это сказал. Ринальдо вновь почувствовал, как воздух комнаты вдруг куда-то пропал и остался твердый вакуум. Ринальдо несколько раз заглотнул ртом — наверное, с хрипом и мокрым взвизгом в горле, но сам он, конечно, не слышал ничего. Потом отпустило, и Ринальдо сразу вспомнил, еще не начал видеть даже, что Земля стала ему совсем чужой. Потому что Дахр не улетел, а погиб.
— Все-таки позвать врача? — спросил Акимушкин испуганно.
— Ну, такты одобряешь мой план?! — спросил Чанаргван яростно.
Ринальдо провел ладонью по лбу. Ладонь стала мокрой и заискрилась в холодном свете настольной лампы.
— Я не слышал никакого плана, — сказал он спокойно и тихо. — Я слышал параноидальный бред в его худшей модификации — модификации вождя. Если ты попробуешь бросить хоть еще один корабль на гибель, я выступлю перед всей планетой.
— Да врешь ты… — пренебрежительно шевельнул рукой Чанаргван.
— А вот посмотришь, — сказал Ринальдо.
Конечно, вру, подумал он. Никогда не решусь, не поставлю на карту всё. Потому что рассказать теперь, когда мы уже сгубили два корабля, и после первого не сообщили, и без выяснения обстоятельств отправили второй… Кто станет слушать о том, что это дьявольская случайность, к которой не имеет пока доступа теория гиперсветовых перемещений? Что мы не можем ждать?
— Сейчас почти час ночи, — сказал Ринальдо. — Немедленно поднять капитана сегодняшнего лайнера, пусть немедленно вылетит на корабль. Туда. Пусть сейчас же, покуда никого нет, прокатает двигатели и запалы на всех режимах. Несколько раз пусть совершит переход.
— И что потом? — спросил Чанаргван тихо.
— Про потом будем говорить потом, — отрезал Ринальдо, и такая сталь вдруг засверкала в его голосе, что Чанаргван ничего не ответил, а Акимушкин вскочил и опрометью бросился из кабинета — выполнять приказ.
Все-таки опять я, подумал Ринальдо. Но Чанаргван, не Валя, никто другой. К такому ли я готовился тогда… когда решал за Чанаргвана задачи по гравитации?.. Когда ползал по кустам и орал: «Пу! Пу!», целясь пальчиком в синие трусы, мелькающие из-за листьев?., когда мечтал стать космонавтом, молился на фотографии Гагарина, Стаффорда и других…
Оставалось ждать. Три часа, чтобы капитан добрался до лайнера, пара часов на испытания, и еще — пока дойдет сигнал. О взрыве.
Ринальдо не сомневался что сигнал будет — о взрыве. И поступит он не из рубки лайнера, а с
