— Она наболтала? — спросил Мэлор, поспешно доматывая. Володя кивнул.
— И-эх! — сказал Мэлор в сердцах и придвинул к себе здоровенную кипу исписанных листов. Володя качнул головой.
— Боярыня-ласонька, я мнением своим полагаю, спятит он у тя вскорости… Посматривай.
— Я посматриваю, — ответила Бекки.
— Так вот, раз уж сам спрашиваешь… Вот глянь. Как я догадался, что декварковые полосы спадаются именно в квадратичный спектр, — я и сам не помню, но потом вышло, что ряд мультипликативных воздействий уходит в нейтринную область, ей-богу! Да что я тебе буду — ты сам смотри, — он стал махать листами перед Володиным взором. Тут Володя поймал Мэлорову руку и, остановив ее, стал смотреть сам, что-то присвистывая едва слышно. На третьем листе он перестал свистеть. Брови его поползли куда-то вверх, затем еще вверх, чуть ли не к макушке, а губы принялись сосредоточенно шевелиться. Мэлор ёрзал, то и дело порывался что-то сказать, показать, ткнуть пальцем, но Бекки его незаметно придерживала, и он лишь увлеченно дышал раскрытым ртом и изощренно выгибал шею, чтобы посмотреть, до чего уже дочитал Володя.
— Это у тебя откуда? — спросил Володя сипловато.
— Ну, как… — ответил Мэлор. — Восьмимерные информативные оболочки…
— Да с какой же стати! — заорал Володя.
— Ты дальше читай, там я, кажется, про это… а, нет, оно ж просто напрашивается, нет разве?..
Володя дочитал до конца и некоторое время молчал. Зачем-то похлопал себя по карманам куртки, бессмысленно озирая при этом стены.
— Тебе бы раньше жениться, дураку… — пробормотал он потом. — А то сколько времени ходил вокруг да около…
— Так? — изнывал Мэлор. — Ну ведь так, скажи?!
— Боярыня, чем ты кормила его последнее время? — спросил Володя, повернувшись к Бекки всем корпусом. От потрясения он даже стал говорить по-человечески, не калеча речь на квазиславянский манер.
— Собой! — заорал Мэлор, и Бекки мгновенно покраснела. — Ее порывы благотворны! — Мэлор сиял, глаза его искрились, словно шампанское. — Что, уел я тебя?
— Мало что уел… — пробормотал Володя и опять зачем-то похлопал себя по карманам. — Ч-черт, впервые за пять лет курить захотел.
— И посему предлагается вот такая схема детектора! — затрубил Мэлор. Схватил чистый лист бумаги и карандаш, стал ожесточенно, кроша грифель, чиркать вдоль и поперек. — Здесь мы отсеем фон… раскваркуем, разделим право- и левоспиральные…
— Знаешь, что у тебя получилось? — засмеялся Володя, вглядываясь в чертеж. — Нейтринный запал для гиперсветового двигателя, только навыворот.
Мэлор перестал чертить, рука его остановила свой орлиный лёт и медленно опала.
— Врешь, — потрясенно сказал он.
— Кто врет, тот помрет, — ответил Володя. Возбуждение Мэлора передалось ему. Он как-то ухитрялся даже приплясывать сидя кресле. — Да чего ты испугался-то, боярин?! Тебе по потолку бегать сейчас положено! Ты голова! Даже приборы новые измышлять не надо, просто попросим прислать запал, перемонтируем чуток, и будет тебе детектор, это дело недели!
Мэлор ожил.
— Так значит… — голос его пресекся. — Ты все-таки думаешь… я правильно это придумал?
— Тебе, дураку, Нобель положен, — Володя поднялся. — Осознал?! Побегу по радио… Нет, к Карелу сначала… Надо послать запрос! Прямо Акимушкину.
— Володя, — позвала Бекки. — И знаешь… Ведь мы Бомкин генератор уж неделю как гоняем на этих самых режимах, так надо запросить, не было ли… чего замечено на кораблях, когда они стартовали вот…
— Во! — закричал восторженный Мэлор. — Во кто у нас голова-то! Во идея! Конечно, они же должны буквально захлебываться нейтринными обломками! Там же надо сначала виртуал раскварковать по осям…
— Да вы с ума сошли, бояре, — пробормотал Володя ошарашенно, медленно пятясь под натиском кричащего, пылающего, размахивающего руками Мэлора. — Сорок миллионов километров… Мы же всего сорок мегаватт фурычим на входе…
— Чего ты понимаешь в колбасных обрезках! — вопил Мэлор, захлебываясь. — Ведь на то связь и рассчитана, чтоб малой энергией достреливать до других галактик!
— Да ты что? Всерьез рассчитываешь, что уже имеешь связь?
— Господи! Конечно! И это называется, человек читал мой бессмертный труд! Давай… Бекки, ласонька, ты приберись тут, я к Карелу побегу…
— Ты погодь, погодь, — остановил его начавший приходить в себя Володя. — Ты, боярин, таперича невменяемый, так что с челобитьем я пойду. Коли понадобишься, кликнем ужо…
Он вышел, и тогда Мэлор высоко подпрыгнул и издал индейский клич. Потом опустился вдруг на пол и прижался лицом к коленям Бекки, затянутым мягкой ворсистой тканью брюк.
— Ай да я, — сказал он с любовью. — Все-таки взорвал их, псей собачьих… Счастливая Бекки нагнулась и звонко поцеловала его в щеку.
Когда тропинка сделала поворот, обогнув могучие корни седой ели, показался домик, напоминавший сказочную избушку. Бревенчатые стены и дранковая крыша терялась в плотной кружевной пелене листьев, замерших в янтарном предвечернем воздухе. Гомонили, шныряя с ветки на ветку, какие-то пичуги.
У крыльца Ринальдо остановился, не решаясь встать на ступеньку. Когда-то ступени скрипели, и Ринальдо любил их скрип, оттого что это приходила Айрис. Ринальдо сорвал лист — резной, узорчатый, пахучий. Размял в пальцах. На коже остались терпкие, комковатые пятна. Ринальдо улыбнулся. Вот Земля, подумал он и сел на ступеньку. Ступенька молчала. Конечно, подумал Ринальдо. Как деревья выросли… А вон там, на полянке, я оставил орнитоптер, теперь там цветы. Как они называются, интересно, удивительно красивые… Опять хотелось плакать. До чего здесь спокойно…
Потом он увидел девушку, скользившую, что-то мурлыча, сквозь кустарник. На ней не было ничего, кроме набедренной повязки из цветастого полотенца. Он узнал ее сразу, хоть до этого момента никогда не видел иначе как на стереофото, и немощно встал, хватаясь за резные колонны крыльца.
Она увидела его и остановилась, слегка смутившись; съёжилась, сложила руки на груди, неловко закрываясь.
— Здравствуй, Чари, — произнес он.
— Здравствуйте, а я вас не знаю, — ответила она. — Вы к маме?
— Разумеется, — ответил Ринальдо и улыбнулся своей половинчатой улыбкой. — И не стесняйся ты. Я уже старый.
Девушка порозовела и, презрительно фыркнув, встала по-гусарски свободно, отставив одну ногу и уперев кулак в слабенькое, мальчишечье еще бедро.
— Вот еще! — сказала она решительно. — Я только никак не ожидала, что здесь кто-то есть. А что вы в дом не идете? Мама там, я знаю.
— Сидел и смотрел. Я только что пришел, а здесь у вас замечательно. Вы вдвоем живете?
Она кивнула, и волосы влажным клином свесились на ее лоб — черные, смолянистые, непослушные. Она сердито отшвырнула их к затылку.
— Да… Дахр ведь теперь улетел. Ой, я так завидую ему, мне-то еще два года до очереди… Но он клянчил, а я никогда не умею… Тоже хотела попросить отца, но… — она безнадежно шевельнула рукой. — А вы кто?
Ринальдо подумал, кто же он.
— Да так, знаешь… старый знакомый. А что это за цветы?
— Где? — она обернулась. — А… Орхидеи… специальные, для этих широт. Мама сама выводила, вы разве не слышали? Об этом писали…
Ринальдо виновато развел руками.
