Личный обыск, проезд в наручниках по ночному городу, жуткие, прокисшие коридоры следственного изолятора — все это осталось в сознании какими-то летучими, полупрозрачными обрывками. На Симагине живого места не осталось. Ментов можно было понять. Два очевидных убийства за вечер, второе — с изнасилованием совсем молоденькой, милой даже после смерти девчонки… К тому же из высокопоставленной семьи.
В камеру Симагина швырнули как ворох тряпья.
Первым делом — Ася. Время? А времени-то прошло совсем немного. Начало первого всего лишь. Всего лишь час с небольшим назад я рассказывал Кире, что бывал на Марсе. А потом она пошла открывать дверь. И нежно коснулась моего плеча. И через мгновение кричала — а я не слышал.
Еще не поздно, вполне можно позвонить. Наверняка еще не легла.
Пластом лежа на холодном, пахнущем дезинфекцией и тухлятиной полу, Симагин вошел в телефонную сеть. Телефон в Асиной квартире зазвонил.
Она сняла трубку сразу, будто ждала. Хотя почему «будто»? Конечно, она ждала.
— Андрей?
— Да, Асенька, это я, — не раскрывая рта, сказал Симагин в ее телефонной трубке. Хорошо, что он мог сейчас разговаривать именно так, не ртом. Ртом бы он не смог, Ася вряд ли поняла бы хоть слово. Разбитые, покрытые коркой запекшейся крови лепешки губ не размыкались, зубов осталась половина, а язык был толстым и тяжелым, как жаба. Не говоря уже о паре сломанных ребер и прочем. Впрочем, прочее разговаривать не мешает… От боли сердце заходилось, сбоило, и время от времени темнело в глазах. Но он не отключал болевых центров. Совесть не позволяла. Кире было больнее. И обиднее, и страшнее. Антону было больнее и страшнее. Валерию было больнее и страшнее. — Обещал позвонить, вот и звоню.
— Спасибо. Как дела? — Ася старалась говорить спокойно и даже чуть иронично. Но по голосу — она-то говорила голосом, а не наводила на мембрану тщательно выверенные колебания тока! — чувствовалось, чего это ей стоит.
— Ну, этак сразу я не могу отрапортовать об успешном выполнении правительственного задания, — бодро заговорил в трубке Симагин, — но кое-что я тут предпринял, и пока все в порядке. Не буду тебя утомлять подробностями, но…
— Антон, — больше не в силах сдерживаться и перебив Симагина, чужим голосом спросила Ася, — жив?
— Да, — ответил Симагин.
— Ты уверен?! — крикнула она, и в голосе ее полыхнуло такое счастье, что на какую-то секунду даже боль Симагина отпустила.
— Да, Асенька, уверен. Жив. Просто он в спецчастях каких-то, я не успел выяснить доподлинно, в каких именно… Потому и не может дать о себе знать… И наши чертовы секретчики не могут по долгу службы, понимаешь ли… — Симагин работал соответственно отшлифованной днем легенде, хотя было ясно, что от нее придется резко отходить, ведь на нем был теперь не только Антон. А еще и то ли почти дочка, то ли почти возлюбленная. И бывший друг, бывший предатель. Бой местного значения неудержимо превращался в битву, и Антон, как бы кощунственно это ни звучало, становился не более чем ее эпизодом. А выиграть эпизод, битву проиграв — нельзя, так не бывает. Наоборот, эпизоды надо выигрывать будто бы невзначай по ходу достижения главной победы. Как — Симагин еще не знал. Но Асю обязательно нужно было успокоить. И он говорил ей то, что еще каких-то два часа назад намеревался в ближайшие дни сделать истиной.
Но уже не теперь.
Все равно, пока — сойдет.
— Как тебе удалось это узнать? Я за четыре месяца не смогла, а ты…
— Наука, Асенька, умеет много гитик.
Ася молчала. Полминуты спустя Симагин услышал, как она начала всхлипывать — сначала робко, едва слышно, потом все громче, потом — навзрыд.
— Гады! Ну какие же гады!! Я с ног сбилась, с ума схожу… поседела вся… — время от времени выдавливала она сквозь рыдания. — А у них — тайны их! Спецвойска!
— Асенька, успокойся, — мягко сказал Симагин в трубке. — Пожалуйста, успокойся. Все уже хорошо. Почти.
Если бы он просто ворковал успокоительно — она плакала бы еще долго. Но аккуратное «почти» задавило истерику в зародыше. Ася сразу насторожилась. Затихла, потом шмыгнула носом, окончательно беря себя в руки.
— Что еще такое? Почему — почти? — мокрым басом спросила она.
— Да, понимаешь, тут каша такая заварилась…
— Не понимаю, Андрей. Какая каша? Что ты… мелешь? — В ее голосе прорвалось раздражение.
Ну разумеется. Неумеха Симагин; в кои-то, дескать, веки пообещал и взялся помочь — и, едва-едва что-то успев, едва обнадежив, опять собирается все испортить и сообщить, что не все слава Богу. Можно было Асю понять.
— Ась, я из автомата звоню, с улицы. Тут особенно не поговоришь. Но вот что я хочу тебе сказать. Тут… заварилась и впрямь одна попутная каша. К тебе со дня на день наверняка придет следователь и будет расспрашивать про меня, про нас, про все. Ты его не бойся. И не думай ничего плохого. Ничего не пытайся скрывать, не думай, что говорить, а что нет. Все, что ты захочешь сказать сама, то и будет правильно. Не пытайся, скажем, прикидывать, повредишь ты Антону или мне тем или иным ответом, или нет. Знай: все в порядке.
— Андрей! — В ее голосе послышалась уже тревога. Настоящая, неподдельная тревога. За него, Симагина?
Да.
На душе стало тепло и нежно, и слезы закипели внутри глаз.
— Андрей, я ничего не понимаю! Какой следователь? При чем тут следователь?! Что с тобой? У тебя очень напряженный голос. Что-то случилось?
— Асенька, — Симагин чуть трансформировал модуляции так, что по голосу казалось — он улыбнулся. — Когда вся эта катавасия придет к благополучному завершению, мы сядем друг напротив друга, заварим крепкий чай, и я тебе долго-долго буду все рассказывать. А сейчас, даже если бы не дефицит монеток, я все равно бы о многом умолчал.
— Почему? — тихо спросила Ася. И после долгой паузы: — Ты мне не доверяешь?
— Мы еще не доросли, — сказал Симагин серьезно. Она помедлила еще мгновение. Тихонько спросила:
— Что ты имеешь в виду?
Он ответил:
— Всё.
— Андрей, — сказала Ася, и он ощутил, как она нервно тискает трубку, как пляшут по пластмассе ее тонкие, от напряжения чуть влажные пальцы. — Надо так тебя понимать… ты думаешь, мы опять будем… вместе?
— Думаю, да.
Зашелестел в микрофоне ее глубокий вздох.
— Наверное, это было бы хорошо, — неуверенно проговорила она.
— Это БУДЕТ хорошо, — ответил Симагин. — Но сейчас, пока — ты запомнила, что я тебе сказал? Будут спрашивать — ничего не скрывай. Будут про меня или про Антона говорить ужасы или гадости — ничему не верь и ничего не бойся.
— Ну что ты туману напускаешь? — плачуще выкрикнула она. — Скажи прямо! Ты ведь крутишь, ты скрываешь что-то, Симагин, ну я же чувствую! Он что, дезертировал, да?
— Как ты могла так подумать, женщина? У тебя ничего святого нет! О горе мне! О горе! О позор моим сединам! Ты что, Тошку не знаешь?
— Да у меня уже просто мозги враскорячку! Лучше бы я и не просила тебя ни о чем!
— Нет, Ася. Было бы не лучше, а хуже. Гораздо хуже, это я могу тебе совершенно точно сказать. Очень хорошо, что ты меня попросила. Низкий поклон передавай при случае этой твоей Александре. Когда
