— Вы?! — Она была совершенно потрясена.
— Ну! До них мне и в голову не приходило, что это может быть так интересно! Для мальчишки интересно! Будто путешествие по Амазонке, будто плавание на паруснике от одного неизвестного острова к другому… Мне и в голову не приходило, что можно испытывать буквально физическое наслаждение… нет, не просто физическое, а и физическое, и духовное одновременно, как при настоящей любви, уважительное, и властное, и благодарное. .. когда уравнения так естественно, так послушно перетекают одно в другое у тебя под рукой! Все дальше, дальше! И все равно, даже при полной покорности, все равно впереди неизвестность, сладкая загадка, насколько бы далеко ни пошел!
— Как вы заговорили…
— И разве только это… От них двоих мы о реальной истории и реальной литературе узнали, наверное, больше, чем на уроках истории и литературы. Так, в прибаутках между решением задачек. В болтовне на переменках… Разумеется, сдать литературу или историю по этим разговорам и рассказам было абсолютно невозможно, но… да что говорить. Книжками менялись… как вот теперь мы, Кира, с вами… настоящими. Повезло. Даже для того времени — повезло.
Несколько секунд Кира молчала, потом встряхнула головой.
— Всегда знала, что вы еще и поэт. Но вот что вы мне скажите. Это все прекрасно, но ведь и наивно до кретинизма! Вы хоть знали, откуда деньги берутся?
Симагин слегка опешил от такого поворота. Потом улыбнулся.
— Знали. Из зарплаты.
Кира презрительно фыркнула.
— Знаете, Киронька, в то время шутили: наука — это удовлетворение личного любопытства за государственный счет.
— Вот и дошутились, — сказала Кира.
— Да, — медленно повторил Симагин, — вот и дошутились.
— Понимаете, — сказала Кира, — меня что поразило… Я даже не могу сказать, что мне это нравится… просто поражает. В этой книжке, по-моему, слово «деньги» не встречается ни разу. Неразменный пятак — есть, да и то только для экспериментов дурацких… Выдача зарплаты, действительно, один раз упомянута. В ряду излишних и непроизводительных трат времени, куда нормальные люди не ходят, а посылают дублей. А слова «деньги» — нет.
— А нам тогда это казалось естественным, — сказал Симагин.
— Вы что же, святым духом питаться собирались? Симагин улыбнулся:
— Похоже, что да. Да, Кира. Именно.
Ее лицо стало суровым. Она хотела что-то еще сказать, но Симагин взмолился:
— Теперь уж вы перестаньте меня казнить! Вы же не будете меня расспрашивать, как я в сортире сидел, когда у меня желудок расстроился!
Она ошеломленно шевельнула губами, не издав ни единого звука, а потом обезоруженно засмеялась.
— Мы же коммунизма вот-вот ждали, Киронька! А при коммунизме денег вообще не полагалось бы! Только для музеев!
Она покачала головой, все еще улыбаясь, но уже не смеясь.
— Хотела бы я так пожить… — задумчиво проговорила она. — Не знаю, смогла бы… Не знаю даже, понравилось бы мне или нет. Но попробовать очень бы хотела. Андрей Андреевич, через пять лет, когда я кончу институт… вы к тому времени, наверное, уже разглядите, что я вся неплохая, а не только ножки. Возьмите меня к себе. Вы же, наверное, и сами в каком-нибудь НИИЧАВО работаете?
— Нет, Кира.
— Правда? А почему?
Симагин секунду помолчал, подбирая слова.
— В этой книге нет еще некоторых очень существенных слов, — сказал он. — Слов «куратор от комитета госбезопасности» нет, слов «первый отдел», слов «оборонные исследования»… Слова «переворот» там нет…
Кира что-то хотела сказать, но только шевельнула губами. Сжала их, опустила глаза. Потом вскинула — и снова опустила. Потом снова вскинула. Какие у нее прекрасные глаза, в сотый раз подумал Симагин. Кира потянулась к нему через стол и, едва доставая кончиками пальцев до одного из блюд, с которого Симагин еще ничего не взял, подтолкнула его к Симагину.
— Милый, любимый, — тихо сказала она, — ты курочку не доел.
— Да, солнышко, — сказал Симагин жизнерадостно. Она вздрогнула. — Ты права, солнышко. Хватит мне болтать, пора и мужским делом заняться. Мяса съесть.
— Вот это правильное решение! — воскликнула Кира. — Вы ешьте, а я вам вот что еще пока скажу. Я вас там нашла.
— Где? — спросил Симагин, жуя.
— В НИИЧАВО.
— Ну да?! Небось Привалов?
— Ничего подобного. Этого одноклеточного я бы нипочем кормить не стала. И никуда бы с собой не позвала. Сдался он мне. Знаете, вы кто? — Она улыбнулась, в то же время явно пытаясь вспомнить все в точности уж хотя бы на этот раз. — Саваоф Баалович Один, — старательно выговорила она. — Помните? Самый могучий из магов. Собственно, всемогущий — но только с условием, чтобы ни одно из его чудес не повредило ни единому живому существу во Вселенной. А такого чуда даже он представить не мог — и устранился. Вот уж точно, баба сердцем видит. Я это сразу про вас почувствовала — а теперь вы как сказали про кураторов, так все и подтвердили.
Симагин, не торопясь, проглотил вкуснятину. Поразмыслил и, глядя девочке в лицо, заговорил:
— Никто всемогущим условий не ставит.
Любопытная девчонка сразу включилась в игру. Она думала, это игра.
— Что же вам мешает, Саваоф Баалович?
Симагин еще помолчал, потом усмехнулся немного неловко.
— Кира, я вам страшную тайну открою. Никто ее не знает. Только я. А теперь будете знать еще и вы. Хотите?
— Да! — завороженно выдохнула Кира.
— Но только…
— Да пусть хоть на кусочки режут! Ни слова никому!
— Хорошо. Представьте себе, что вы видите тонущего человека. Вы хорошая, добрая и умелая. Вы его спасаете.
— Раз плюнуть, — азартно согласилась Кира.
— Приводите его домой, чтобы он отдохнул и обсох. Он соблазняется вашими драгоценностями и, когда вас нет, убивает ваших престарелых родителей, вашего малолетнего ребенка, тырит камушки и скрывается.
— Сучонок какой!
— Хорошо, пусть не сучонок. Пусть чуть сложнее. Просто он болен чумой. И сам еще не знает этого. Но уже заразен. Отдохнул, обсох, поел — и с благодарностями удалился, искреннейшим образом собираясь всю жизнь за вас Бога молить. И через неделю умер. Сам того не ведая, он заразил ваших родителей и вашего ребенка. Предвидеть это было невозможно никоим образам. Но то, что чуму принес он, вы впоследствии узнали. Вы добрая, сильная духом. И все-таки, поплакав ва могилке своего младенца, повспоминав, как тащили, надрываясь, незнакомца из потока, как радовались и гордились, что спасли его, вы надолго утратите всякий интерес к жизни, и к добрым делам в особенности. Не злоба, не подлость будут вами руководить, не корысть. К этому вы все равно не способны, вы хорошая. Но от дикой апатии вам не уйти. От желания скрыться от всех и ничего не делать. Вам просто руки не поднять, так больно и тошно. Мускулатура у вас прекрасная, отменная реакция, прекрасные легкие. Но вам рукой не пошевелить. Понимаете?
Глаза Киры от ужаса стали совсем громадными.
— Кажется, понимаю… — проговорила она.
— Причем чем крепче ваша мускулатура, тем разительнее контраст между тем, что вы, абстрактно
