ему не чуждо. Дразнит она меня, негодяйка, дразнит, усмехнулся он в душе — но был совершенно искренне благодарен девочке за доверие и щедрость. Кира тем временем уже вскочила с какими-то яркими и причудливыми пластиковыми флакончиками в руке, уже закрыла холодильник и принялась метать на стол посуду. Щеки у нее раскраснелись, грива ходила ходуном, глаза сверкали.
— Твои мальчики, — сказал Симагин, — должны тебя звать солнышком. От тебя действительно и тепло, в свет.
Она опять стала совсем пунцовой. Было ясно, что ей приятно это слышать — но ответила она как ни в чем не бывало:
— Чем на каких-то там мальчиков такое ответственное дело сваливать, вы бы, Андрей Андреевич, сами начали уже сегодня.
— Права не имею, — серьезно сказал Симагин. Кира тут же встала в позу Ленина на постаменте — левая рука зацеплена большим пальцем под мышкой, правая указующе-призывающе простерта пятерней вперед.
— В борьбе обретешь ты право свое! — воскликнула она, по-ленински картавя. И тут же на стол вновь запрыгали ложки, вилки и чашки.
— По-моему, — задумчиво произнес Симагин, — это не ленинская фраза.
— Да какая разница? — Кира опять прервалась и, пару секунд идиотски порубив воздух руками, как Троцкий, выкрикнула, на этот раз гортанью раскатывая 'р' по-еврейски, как полагается в соответствующих анекдотах: — В бор-рбе обр-рэтешь ты пр-раво свое!
Симагин от души засмеялся, и Кира, уже неся на стол какую-то раскаленную чугунную посудину, засмеялась вместе с ним.
— Вы меня вконец задразнили нынче, — сказал Симагин. Кира сняла с посудины крышку, и повалил распаренный дух роскошной еды.
— И не думала даже, — серьезно сказала она. — Просто я из кожи вон лезу, чтобы вам понравиться.
— Зачем? — негромко спросил Симагин. Он вскинула на него честные глазищи и улыбнулась как-то беззащитно. Пожала плечами.
— Сама не знаю. Хочется очень. Все, очнитесь, уже можно есть!
Симагин обнаружил, что окружен невероятным количеством разносолов, которых хватило бы человек на пять как минимум. Про некоторые из ник он даже не понимал, что это и что с ними делать. Кира уселась напротив него, стала аккуратно подсыпать себе на тарелку того и этого — и он, как умел, принялся обезьянничать.
— Ну вот, — сказала Кира, напряженно проследив, как он отправляет первую ложку в рот, — теперь я хоть немножко успокоюсь. Вкусно?
— Угу, — ответил Симагин с набитым ртом. Мотаясь по городу на одном завтраке, он действительно проголодался уже часам к четырем; потом, как всегда, голод притупился, но сейчас жевать вкуснятину оказалось на редкость сладостным занятием. Набью брюхо, подумал он, и сразу в сон поведет… — Мне и половины не съесть, — предупредил он.
— Таких скромных и тактичных убивать надо, — ответила Кира, орудуя вилкой с тем же юным проворством, с каким собирала на стол. — Придется мне самой вам все в рот запихивать. И самой разжевывать, может статься…
Минут семь-восемь они, как говорится, в молчании воздавали должное Кириному кулинарному мастерству. Потом Кира, явно беспокоясь, опять спросила:
— Вкусно, Андрей Андреевич?
— С ума сойти… — от души ответил Симагин, жуя. — Где вы это все берете?
— Известно где, — грустно ответила Кира. Поставила локти на стол, а подбородочек уложила на сцепленные пальцы. — Так вот, послушная девочка Кира, несмотря на абсолютное отсутствие свободного времени, прошу это отметить в протоколе, Андрей Андреевич… исчитала за это время уйму так называемой фантастики и несколько очумела. Вы ешьте, ешьте… вот это попробуйте… Ну укусите хотя бы! Вот… умница Андрей Андреевич… как хорошо кушает…
Симагин замычал возмущенно. Она засмеялась.
— Во всех книжках все куда-нибудь идут с боем и ищут какую-нибудь железяку. Кольцо, меч, шлем… мезозойскую шестеренку, на которую великий волшебник питекантропов Ук-Плюк магически высморкался. А на ходоков этих, натурально, то чудо-юдо нападет, то инородцы какие, то уже, наоборот, юдо-чудо. Вот, последнюю я читала этой ночью, как ее… ну все одинаковые, невозможно запомнить! Я уж думала — хоть эта поприличнее, потому что узнала ее по обложке, пару раз видела, как в метро листают. Двести страниц какие-то уроды рубятся в капусту, потом двое хмырей встречаются, оказывается, волшебники могучие. Ах, так это ты? Да, но не называй меня по имени. Я пришел, потому что надо наконец решить, что нам делать с силами зла. Они совсем распоясались. Расходятся, договорившись об этом поразмыслить. Еще двести страниц людишки какие-то никакие суетятся, рубятся, потом опять уже тот приходит к этому. Ах, неужели это ты?! Да, но ни в коем случае не называй меня по имени. Нам надо наконец решить, что нам делать с силами зла. Они распоясались совсем. Еще двести страниц… Я не дочитала, честно скажу. При всей моей… — и тут она, осекшись, в одно мгновение вспыхнула так, будто полвечера провела у пышущей жаром русской печи, а не микроволновкой рулила. — При всем моем громадном к вам уважении, — старательно, почти по слогам выговорила она, — я этого читать не могу и не буду. Я не знаю, как остальные товарищи это выносят, а на меня книги производят очень сильное впечатление. И от вот этих я ощутимо глупею.
Симагин уже давно прожевал последний кусок и только ждал паузы, чтобы вставить хоть слово.
— Киронька, да я тут ни при чем! — покаянно воскликнул он. — Ну вы сами подумайте — разве в вашем возрасте я мог читать это? Тогда не было ничего подобного! Тогда Петя-пионер на атомной ракете на Луну летал! И честное слово, когда мне было лет двенадцать-четырнадцать, я бы, наверное, с гораздо большим удовольствием читал про Ук-Плюка, чем про Петю-пионера!
— Ну, не знаю… — задумчиво сказала Кира. — Ох, Андрей Андреевич, вы ешьте, пожалуйста!
— Некуда уже.
— Опять кокетничает, — сообщила Кира в пространство. — Ну, я сейчас действительно начну принудительное кормление.
— Погодите, не надо так свирепо. Я передохну маленько и еще чего-нибудь понадкусываю…
— Уж сделайте одолжение. Так вот… Мне как раз показалось, что, когда вам было двенадцать- четырнадцать, вам было гораздо лучше. Среди прочего мне попалась одна старая… как ее… — она обаятельнейшим образом сморщила гладкий девчоночий лоб и с непритворной яростью сказала: — Ну все перепуталось! Не помню! Ну вы, наверно, помните… про НИИЧАВО…
— А! — От очередного избытка чувств Симагин всплеснул руками и едва не опрокинул пару тарелок. — Ну дак! Это ж перл!
— Я так и подумала. Я лучше стала понимать вас и… ваше поколение? Как сказать… вашу касту? Ученых, которые были молодыми тогда, когда… — Она беспомощно повела рукой. — Когда… Ох, это отдельный долгий разговор, я и об этом ужасно хочу с вами поговорить. Вообще мне все время хочется с вами разговаривать, Андрей Андреевич. — Ее голос стал просительным, почти умоляющим, и просительным стал взгляд — без малейшего привкуса кокетства, всерьез. — Вот сдам экзамены, — грозно предупредила она, — и приглашу вас, скажем, на загородную прогулку. На дачу к нам. Лес, озеро — и никого. Нас двое. Поедете?
— Не знаю, Кира, — честно ответил Симагин. — Как карта ляжет.
— Вот не отказал мужик сразу, и то уже на сердце легче… спасибо на добром слове. Я вот еще что спросить хотела. Все не могу поверить. Неужели вы… тогда… действительно такие были?
— Кира, что значит — вы? Я — или мы? Одинаковых людей не бывает.
— Это понятно, И все-таки…
— Мне трудно говорить, я был помоложе и то время застал уже на излете. Но в школе, в старших классах, многае из нас были такими. Хотели стать такими. И мне лет на пятнадцать заряда хватило. Но мне повезло, у нас довольно интеллигентная школа была. Не спец никакая, просто так подобралось в тот момент. И в старших классах две учительницы, математики и физики… помирать буду, не забуду — Тамара Григорьевна и Клара Наумовна. Не поверите, но до них я по этим предметам из троек не выбирался…
