— Знаешь, возможно, что это не такой уж дохлый номер… Каким полотенцем можно?..
— Вот, розовое.
— Ага. Возможно, говорю, это и не такой уж дохлый номер. В воскресенье Алка с девчонками на какую- то супервыставку собирается, а я попробую отлынутъ. В очереди они там простоят часа полтора, если не два, да потом часа два будут бродить меж икс-панатов. — Когда уже совсем не о чем было пошутить, а хотелось, он просто-напросто начинал якобы забавно коверкать слова, и сам улыбался, приглашая своей улыбкой поулыбаться и Асю; и если она сохраняла серьезность, это уж были ее проблемы, он для создания легкой, непринужденной атмосферы сделал все, что мог. — Да еще дорога туда и обратно часа полтора. Можем попробовать выбраться, скажем, в Озерки. Позвонить тебе?
— Да не знаю… — промямлила она, а сама думала в это время, заледенев внутри: если вот сейчас придет Симагин, я погибла. Погибла навсегда. Конечно, Андрей сделает вид, что ничего и не произошло, у него на меня никаких прав, и просто он явился, как обещал, поподробнее рассказать о том, что я просила выяснить. Но я погибну. И вот именно теперь она, сколько раз говорившая Алексею «Нет» по самым разным поводам, не могла выдавить этого слова раз и навсегда.
Он тщательно вытер руки и вышел из ванной.
— Я тебя очень огорошил своим неожиданным визитом? — чуть самодовольно, но в то же время явно не на шутку беспокоясь о том, каким будет ответ, спросил он. Неужели у него нет моего равнодушия? — подумала Ася. Неужели я ему как-то… дорога? И он боится меня потерять? Странно, мне это никогда не приходило в голову. Об этом я никогда не думала. Никогда не смотрела на наши дела под таким углом зрения… его глазами. Тешу его самолюбие? И не нужна вовсе, но для коллекции сгодится? Или нужна именно я? И действительно все так, как он канючил в первый год, когда мы еще заводили пару-тройку раз эти бессмысленные разговоры с выяснением отношений и их перспектив: ты же понимаешь, Аська, ну ты же умница, ну ты же понимаешь, ну там же две дочки, двенадцать и восемь годков, ну не бросать же мне их, ну такое время тяжелое, ну как я их брошу… Ох, гадость какая, вспомнила она.
Время для нее всегда немного замедлялось, когда он являлся — и она иногда изумлялась даже: вроде давно уже сидит, а еще только полчаса прошло. Но теперь оно неслось галопом. Он еще до комнаты не дошел, а просвистело уже минут двадцать, и в каждую из шестидесяти секунд этих минут — мог позвонить Симагин. Хорошо, если в телефон. А если — в дверь? Он ведь так и сказал: приеду.
— Ну, куда? — спросил он. — В кухню, в комнату?
— Куда хочешь.
— Тогда в комнату. На работе я поел, так что по еде не соскучился. А вот по тебе… — он со значительным видом уставился ей в глаза. — А ты действительно прекрасно выглядишь. Помолодела тут без меня. Вот что значит хорошая погода.
— Наверное.
— Антошка не нашелся? — спросил он
— Нет.
— Странно… Знаешь, я по своим каналам тоже пытался что-то выяснить. Есть у меня один знакомый журналист, он как раз последнее время пишет о наших отношениях с Уральским Союзом. Большой приятель пресс-секретаря тамошнего президента. Но он пока тоже ничего не узнал. По-моему, он в сентябре туда поедет в командировку, я ему напомню, если хочешь.
Странно он ставит вопрос. Еще бы мне не хотеть! Если бы я уже не знала всего, как бы я отреагировала, интересно, на его «если хочешь»? Как будто про поездку в Озерки речь идет… Если бы у него дочь исчезла… да не на несколько месяцев, а просто вовремя не вернулась от подружки… он тоже так бы выяснял, что с нею случилось?
Ох, Аська, не надо. Не заводись. Вот именно теперь тебе захотелось, чтобы он был тебе настоящим сопереживающим другом. Чтобы он за твоего сына переживал, как за свою дочь. Не всем же быть Симагиными.
А ведь Симагин тебя опять разбаловал. За каких-то два дня. Теперь тебе уже симагинская реакция кажется естественной, а эта — мерзковатой. А все эти годы — было вроде бы и ничего. У тебя не было вообще никаких претензий.
— С ним, кстати, весной случилась одна забавная история при переезде границы. Пермяки — они же все сумасшедшие, так вот представь…
Он удобно уселся напротив Аси, едва не касаясь ее коленок своими, и затоковал. Не могу, думала Ася. Как странно — не могу. Мне его жалко. Человек пришел почти как домой, и это я сделала так, что он себя чувствует здесь почти как дома, а в чем-то, наверное, даже лучше, чем дома, иначе бы не ходил… И вмазать ему ни с того ни с сего — не могу. Никогда бы не подумала, что вот именно сейчас мне станет его жалко.
Если окажется, что я опять обманула Симагина, я помру. Даже не надо будет голову совать в духовку — просто помру от ужаса и тоски.
Симагин — тоже пермяк почти.
А я смогла бы так — как мне хочется, чтобы за Тошку Алексей сейчас вдруг переживать начал — переживать, скажем, за дочку Симагина, которая у него, скажем, родилась от кого-нибудь, пока меня не было?
Это вопрос. Как говорил Симагин, зэт из зэ куэсчн. Потому что если вдруг я по поводу близких Симагину людей когда-нибудь заговорю вот таким вот тоном, как этот Алексей… Ох, лучше бы мне тогда на свет не рождаться. Позорище. Это вот и есть смерть — так поговорить и тут же перейти на забавные истории.
А вдруг Симагин не придет?
А вдруг он такой же, только притворяться выучился лучше?
Так ловко озабоченный вид на себя напустил, и по телефону сказал именно и только то, что я услышать мечтала — я и уши развесила, я и рассиропилась… ах, Симагин, ах, лучший из людей! Поди-ка проверь, правду он мне сказал или нет! Зато явится теперь спасителем!
А поверить вот в это — тоже смерть.
— Аська, — сказал Алексей, — ты меня совсем не слушаешь. И правильно делаешь. Я и сам с трудом разговариваю. Разговаривать и с сослуживцами можно, правда? — и он потянулся к ней. Пальцы его шевелились, словно уже по дороге начиная что-то расстегивать.
Ася отпрянула.
— Алеша, ты извини. Но ты, вообще-то, полный чурбан, если не почувствовал…
Зря это, зря! При чем тут чурбан! Ну конечно, чурбан, если болтает, как глухарь на току, и не замечает, что баба другого ждет… ну ведь и пусть чурбан, зачем обижать лишний раз, мне ж с ним не детей крестить! Вот это точно. Не крестить.
— Я вернулась к мужу, — с отчаянной храбростью сказала она.
Не сглазить бы… То-то смеху будет, если Симагин так и не явится!
Какой там смех! Это значит, с ним что-то случилось! И я либо спозаранку, либо вот прямо к ночи поскачу опять на Тореза, проверять, здоров ли он, дома ли… На лестнице спать буду, а дождусь! Ведь следователь же, ведь что-то там происходит.
А я, потаскуха, лясы тут с любовником точу.
Алексей успел по инерции произнести еще, наверное, слова три, а то и четыре, прежде чем до него дошло. Глаза у него обиженно округлились, словно у ребенка, которому вместо конфетки дали пустой фантик. Была в свое время такая идиотская шутка, за которую, всегда считала Ася, взрослым надо руки отрывать.
Впрочем, всей стране уже несколько раз вместо обещанной конфетки давали пустой фантик — а руки отрывали только тем, кто посмел заметить, что фантик пустой… Вот и дожили.
— Ася, — проговорил Алексей неловко. — Ась… ну ты же говорила сколько раз, что мужа у тебя никогда не было.
Как будто в этом все дело. Поймать на противоречиях и доказать, что сказала неправду именно сейчас.
— Извини, Алеша. — Асе было ужасно стыдно. — Ну мало ли ты мне врал… мало ли я тебе врала… Все мы люди. Был муж. Есть и будет.
Ох, не сглазить бы!!
