Индивидуальная непереносимость, мало ли нынче странных аллергий… И нет состава преступления. Понимаете? Так могут действовать лишь очень серьезные конторы. Я не буду ничего называть по буквам. Просто-таки ОЧЕНЬ серьезные. Для вас это новость?
– Да как сказать, – признался я. – Подозревал слегка.
– В таком случае большое вам спасибо за то, что вовремя поделились со мною своими подозрениями, – с издевательской вежливостью проговорил Никодим и сделал широкий жест сигаретой.
– Черт, – сказал я. – Мне и в голову не пришло, признаться. Не было никаких оснований…
– Ну, да блекотать уже поздно, – прервал меня Никодим. – Я, что называется, в доле. С вашим другом… коллегой, протеже – поступили по последнему слову гуманизма образца двадцать первого века. Убить не убили, не обагрили рук своих невинной кровью, а этак попросту удалили из головы все лишнее. Под себя он слава Богу не ходит, а если возникает нужда – начинает хныкать. Хватай его за руку тогда и веди в сортир. Там он более-менее справляется, смывать вот только разучился.
– Никодим Сергеевич… – прочувствованно начал я, но он опять сделал нетерпеливый взмах сигаретой.
– Вы, я так понимаю, определенное участие принимаете в его судьбе?
Я понял, что разговор начинается серьезный и честный. Никодим лучился какой-то веселой злостью. Я усмехнулся:
– Скорее – неопределенное. Я понятия не имел, что дело так обернется.
– Как и я, – Никодим тоже усмехнулся и кивнул. – Но вы ведь не врач. Вы… – он выжидательно умолк, но я не собирался ничего разъяснять. – Вы, как я понимаю, тоже из какой-то конторы.
– Не совсем, – уклончиво сказал я. Я, честно скажу, растерялся.
– Он, видимо, был славным человеком и умницей, – задумчиво проговорил Никодим. – Это чувствуется. Даже по тому, извините, как он хнычет, это чувствуется. Вы прикончите тех, кто это с ним сделал? – просто спросил он.
Я только варежку развалил. Правда, совсем ненадолго; сразу сконцентрировался и поджал губы.
– Это было бы совершенно правильно, – пояснил Никодим свою нехитрую, но несколько неожиданную для меня мысль.
Я молчал. Никодим тоже помолчал, потом выжидательно шмыгнул носом, потом помолчал еще.
– Ну, понял, – проговорил он наконец. – По обстановке, видимо. Тогда вот что. Я его понаблюдаю здесь несколько дней. Или дольше. Я почему-то надеюсь, что он постепенно начнет восстанавливаться, хотя бы минимально. Речь, контактность… С начальством я договорился. Сослался на тяжелую черепно-мозговую травму, на вас, пардон – что он не бомж анонимный, а уважаемый доктор наук, с которым беда приключилась. На ментов – как они его бескорыстно спасли, а мы, дескать, хуже, что ли… В общем, это теперь не ваша забота. Ваша, как сказали бы друзья-чечены, забота… вы были в Чечне?
– Был, – негромко ответил я.
– Я почему-то ещё позавчера догадался. Хотя, простите, поначалу решил, что вы оба нарки, и один другого хочет мне сбросить после случайной передозировки. Я тоже был. В девяносто девятом и далее до упора. Вы, наверное, на тот свет отправляли? А я с того света потом обратно сюда вытаскивал. Так вот, друзья-чечены сказали бы: ваша забота – наточить свой кинжал и выползти на тот берег, – он коротко и иронично улыбнулся; мелькнули неровные, желтые от никотина зубы. – Кроме шуток, попался как-то раз такой, Лермонтова цитировать – обож-жал.
Я все не мог придти в себя. Вот те, бабушка, и дар слышать насквозь. Придя, я почувствовал, конечно, что Никодим взвинчен до последней крайности и упоен собственной порядочностью, но с какой такой радости – это было как гром с неба. Ясного.
– И вот ещё что, – Никодим, будто вспомнив о чем-то неприятном, но важном, задрал полу халата и суетливо полез в карман брюк. Потом протянул мне ладонь. На ладони лежали доллары.
– Здесь сорок два, – сказал он. – Остальное улетело. Возьмите.
Я заглянул ему в глаза. В них были только бесшабашная решимость – и неотчетливое, возможно, даже неосознаваемое, но явно НЕПРЕОБОРИМОЕ желание сделать мир лучше.
– Простите меня, – повторил он, – что я позавчера так с вами прокололся.
– И вы меня, – ответил я. – За то же самое.
Он удивленно моргнул.
И я взял деньги. И мы договорились, что я заеду сюда через три дня на четвертый, если у меня ничего не случится. Бывшей жене, возникни у неё вдруг желание как-то проявиться – она покамест так и не проявилась – Никодим пообещал ничего не говорить. На всякий случай мы обменялись телефонами.
Больше в тот день ничего не случилось. Но все равно – из-за Никодима это уже оказался хороший день.
8. Телефон и другие
Вернувшись домой, я первым делом навернул супу. Спозаранку я есть не мог, только кофе кое-как продавил – а вот оголодал, проехавшись. Суп, конечно, был не «Урал-река», а обычный пакетный, холостяцкий. Но мне и это оказалось сладко.
Потом я решил отзвонить сошниковской бывшей супруге и коротенько её успокоить. И дать телефон справочной, чтобы уж больше сей мадаме не надоедать, мягко говоря, по пустякам и не мараться; я чувствовал себя полным идиотом и в каком-то смысле даже предателем Сошникова, когда для чистой проформы вынужден был хоть в двух словах рассказывать о его беспомощном положении людям, коих оно нисколько не волновало и не интересовало.
Однако разговор пошел иначе. Подошла дочь.
– Хак-хак.
