механизма, приводится пример парадоксального использования тотальности «ежовщины» ради собственного спасения. Попав в лапы Ивановского областного НКВД, Швейцер вырвался оттуда, лишь оговорив себя до преступлений союзного уровня (которые должны рассматриваться в Москве), был переведен в столицу и там сумел раскрыть агрессивность и карьеризм региональных следователей, нацеленных фальсификациями сделать себе карьеру и занять руководящие должности в столице. Швейцеру повезло: он дотянул до конца 1938 года, когда Ежов уже стал не нужен, и Сталин назначил заместителем наркома внутренних дел Берию, наделив того особыми полномочиями от Политбюро.
Десятого мая 1937 года постановлением ЦК и Совнаркома в армию были возвращены комиссары, то есть отменялось единоначалие: РВС округов преобразовывались в военные советы, которые подчинялись лично Ворошилову. Это означало сразу три вещи: над командирами поставили политических контролеров (как во время Гражданской войны над военспецами), армия в целом была выведена из-под наблюдения ЦК и НКВД. Отныне ею командовали только двое: Сталин и Ворошилов.
Это произошло сразу после признаний Медведева о «заговоре», которым будто бы руководит Тухачевский. Сталинская группа стала быстро защищаться.
Здесь возникает вопрос о том, правы ли историки, обвиняющие Сталина в конструировании этого заговора? Восстановление института комиссаров дает исчерпывающий ответ: для Сталина заговор существовал.
В тот же день, 10 мая, были проведены перестановки в Наркомате обороны и Генеральном штабе: Тухачевский освобожден от должности первого заместителя наркома и назначен командующим Приволжским военным округом; первым заместителем наркома назначен маршал Егоров (и освобожден от должности начальника Генштаба); начальником Генштаба стал командарм Шапошников; Якир переведен командующим Ленинградским военным округом.
Одиннадцатого мая в Наркомате обороны было проведено совещание, где объявили о перемещениях. Мехлис обвинил Тухачевского, Якира, Уборевича, Гамарника, Корка, Фельдмана в попытке сговориться друг с другом и выступить против ЦК. Обвиняемые (кроме арестованного Фельдмана) заявили, что обратятся к пленуму ЦК с жалобами на Ежова, который клевещет на них.
В ночь на 12 мая Тухачевскому неожиданно позвонил Сталин и сообщил ему, что тот переводится в Приволжский округ ненадолго, что не следует видеть в этом опалу, что к обвинениям Мехлиса надо относиться спокойно.
Тухачевский попросил о встрече. 13 мая Сталин принял его в Кремле. Это означало, что вождь еще не принял окончательного решения. Сталин объяснил причину перевода: в ближайшем окружении маршала есть люди, обвиняемые в шпионаже (включая его бывшую жену Нину Кузьмину).
Тринадцатого мая в 73-летнем возрасте скончалась мать Сталина, Екатерина Георгиевна. На похороны он не смог поехать — настолько тревожной была обстановка.
В ночь на 14 мая арестован Корк.
Четырнадцатого мая Примаков на допросе заявил, что «троцкистская организация» считает Якира достойным должности наркома обороны вместо Ворошилова.
В ночь на 15 мая Путна, переведенный из Бутырской больницы в отличавшуюся жесткими условиями Лефортовскую тюрьму, во время ночного допроса дал показания, что Тухачевский — участник заговора.
Шестнадцатого мая Корк показал, что в штаб военного переворота входили Тухачевский, Путна, Корк.
Девятнадцатого мая (а потом и 21 и 23 мая) Фельдман назвал участниками заговора 40 видных военачальников.
Двадцатого мая Сталин получил от Ежова протокол допроса Фельдмана. Ежов просил разрешения провести аресты. Сталин разрешил.
Двадцать второго мая Тухачевский был арестован в Куйбышеве и доставлен в Москву.
Двадцать четвертого мая Троцкий неожиданно заявляет в Мексике журналистам, что «политические дни» Сталина сочтены.
Двадцать четвертого же мая Политбюро поставило на голосование вопрос об исключении из партии заместителя председателя СНК Рудзутака и Тухачевского и передало их дела в НКВД.
Двадцать шестого мая во время очных ставок с Примаковым, Путной и Фельдманом Тухачевский отрицает свое участие в заговоре. В тот же день он в заявлении на имя Ежова признает наличие заговора и свое участие в нем.
Двадцать восьмого мая арестован Якир, 29 мая — Уборевич.
Тридцатого мая после избиений Уборевич, который ранее категорически отрицал свою вину, признался в подготовке заговора и назвал соучастников.
В тот же день решением Политбюро, подписанным Сталиным, проводится сбор подписей «вкруговую» об исключении из партии Якира и Уборевича.
Наркомат обороны был взят под контроль чекистов. Ежов разместился в кабинете Ворошилова.
Все материалы следствия были доступны только четверым членам Политбюро: Сталину, Молотову, Кагановичу, Ворошилову. Это свидетельствовало о том, что остальным уже не вполне доверяли. Из протоколов следовало, что РККА охвачена смутой.
Нетрудно представить, что испытывали Сталин и его товарищи и как они реагировали на показания подследственных. Тем более что им было с чем сравнивать: ведь не все арестованные подписывали признание. Почему не подписали комбриг А. В. Горбачев и комдив К. К. Рокоссовский, арестованные в то же время? И тогда почему герои Гражданской войны не находили в себе ни моральной, ни физической силы выдержать жестокие допросы?
С 1 по 4 июня в Кремле проходило расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны (в президиуме — Сталин, Ворошилов, Молотов, Каганович, Калинин, Ежов, Буденный, Блюхер) с участием 116 командиров, приглашенных из округов и управлений НКО.
Первого июня Ворошилов выступил с докладом о раскрытом заговоре.
Второго июня выступил Сталин. Вот с чего он начал: «Товарищи, в том, что военно-политический заговор существовал против советской власти, теперь, я надеюсь, никто не сомневается. Факт, такая уйма показаний самих преступников и наблюдения со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что несомненно здесь имеет место военно-политический заговор против советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами»319.
Доклад производит странное впечатление своей недосказанностью. Говоря о заговоре, Сталин сразу указывает на шпионаж и не слезает с этого конька до конца. Правда, он отвлекается на критику малозначащих в данном политическом контексте фактов и персоналий, что кажется непродуктивным. Похоже, он уводил разговор от антигосударственного заговора в сторону шпионажа, то есть предательства. Таким образом, посылал сигнал командирам, чтобы они сохраняли спокойствие. Он особо подчеркнул успехи молодых командиров, отличившихся в Испании, что на фоне предательства «маршалов» должно было сильно поднять молодежь.
Однако выступление Сталина повергло присутствующих в ужас. Вероятно, каждый в те минуты задавался вопросом, нет ли в его биографии сомнительных эпизодов и не попадет ли он в число подозреваемых.
Во время заседаний Военного совета Сталин держался уверенно, не обнаруживая признаков растерянности. На первый взгляд это было естественно: только что он одержал победу в противостоянии с врагами. Но Молотов, Каганович, Жданов, Калинин мрачно смотрели на военных, выражая не торжество победителей, а тяжелую озабоченность. Они должны были предчувствовать, что с разоблачением заговора ситуация еще больше усугубится и намеченные демократические выборы никогда не состоятся. А это означало затягивание на долгие годы внутренней войны в правящей верхушке и продолжение подобных «заговоров».
Четвертого июня назначены восемь судей из числа известных военачальников: заместитель наркома обороны СССР, начальник Воздушных сил РККА, командарм 2-го ранга Я. И. Алкснис; командующий Московским военным округом, маршал С. М. Буденный; командующий ОКДВА, маршал В. К. Блюхер;
