Однажды Нечаев спросил ее: «Что же ты мучаешься и молчишь? Если тяжело тебе, скажи прямо. Подумаем, что делать дальше». Она долго смотрела ему в глаза, смущенная и растерянная. Потом, сдерживая волнение, ответила: «Ну разве ты не знаешь, что первая моя любовь погибла от фашистской мины в послевоенном Сталинграде? Но рядом со мной Танюша. К тебе она привязана, как к родному отцу. Если бы ты знал, как мне это дорого, если бы ты знал...» Слезы не дали ей договорить. Нечаев пожалел, что завел этот тяжелый разговор. И все свои подозрения старался с того дня прятать в самых дальних тайниках души.
В читальной комнате, которая примыкала к библиотечным стеллажам, Ольга Борисовна заканчивала работу, убирала разложенные на столах книги, журналы. Нечаев остановился в дверях, шутливо спросил:
— Опоздавшему зайти можно?
— Наконец-то! — всплеснула руками Ольга Борисовна. — Это где же ты, дорогой мой, путешествуешь? Все дивизионное начальство дома давно, отдыхает. Один начальник политотдела в бегах.
— Раньше не мог, дела были неотложные.
— А у тебя всегда дела. Но ты домой-то хоть заходил?
— Да вот приехал, тебя нет. Пойду, думаю, на поиски.
— А Танюши тоже нет?
— Танечка дома. Ужин готовит. Так что давай поторапливайся. Тебе помочь, может?
— Не выдумывай! — строго сказала Ольга Борисов на. — Уже напомогался в частях, хватит. Иди-ка лучше домой отдыхать.
Нечаев недоуменно посмотрел на жену.
— Что значит иди? Пойдем вместе, наверно.
— Нет, Гена, я обязательно должна забежать к Мельниковым.
— Зачем? — Нечаев знобко поежился.
— У Натальи Мироновны опять был сердечный приступ. Сергей Иванович так переживает.
— А ты надеешься успокоить его?
Ольга Борисовна слегка стушевалась, но постаралась скрыть свое смущение.
— Я зайду к Мельниковым буквально на несколько минут. Не зайти не могу, пообещала. Понимаешь?
«И так вот всегда — то одна, то другая причина», — с грустью подумал Нечаев, но промолчал.
Домой он брел, печально раздумывая о жизненных зигзагах. Странно получалось: постоянно вникающий в судьбы других, он почему-то никак не мог сладить со своей собственной. А всегда и всюду должен был делать вид, что у него в семье все прекрасно.
3
Полковник Жигарев проснулся задолго до рассвета. Стараясь не разбудить жену, он тихо выбрался из- под одеяла и осторожно, на цыпочках, прошел в свою комнату, включил свет.
Последние дни его не покидало чувство горькой досады, да и как было не переживать, если комдив уже неоднократно напоминал ему о неутешительных уроках только что прошедшего учения. Он потребовал усилить внимание штаба к тем подразделениям, где тактическая подготовка оказалась слабой.
Жигарева задели за живое слова комдива: «Где же, Илья Михайлович, ваши анализы, выводы и предложения по учениям? Долго, долго раскачиваетесь. Эдак, чего доброго, и на новые учения можем выйти со старыми недостатками. Благодушие тут недопустимо, учитесь оперативности у Авдеева».
Выходит, он, начальник штаба дивизии, благодушен к недостаткам! Но ведь не кто иной, как сам Мельников в последней характеристике, запрошенной штабом округа, писал:
«Полковник Жигарев хорошо знает и любит штабную работу, деловит, исполнителен и требователен...»
Илье Михайловичу вспомнилось, как весной на стрельбы с инспекторской проверкой приехал замкомандующего Павлов. Ему понравились противотанковые и артиллерийские сооружения, которые были расположены с учетом естественных препятствий: двух оврагов, песчаных дюн и камней-валунов, по-бычьи наставивших лбы из кустарников.
— А вот и главный шеф этих сооружений, — представил тогда его с признательной теплотой Мельников. — Даже по ночам не уходил с полигона, чтобы к сроку успеть.
Павлов в знак благодарности пожал Жигареву руку:
— Ваш опыт заслуживает внимания, товарищ полковник. Я посоветую кое-кому изучить его.
Позднее, уже летом, в содружестве с дивизионным инженером Жигарев подготовил план специального учебного городка для ракетчиков. И опять, не жалея сил и времени, следил за выполнением этого плана. Комдив снова по достоинству оценил его усилия, доложил об этом самому командующему.
А потом в дивизию прибыл этот Авдеев со своими инициативами. «Возможно, конечно, есть свои достоинства и у Авдеева, — размышлял Илья Михайлович, — но комдив рановато взялся ставить его в пример и требовать равнения на него. Тут еще время покажет».
Жигарев старался настроиться оптимистически, но где-то в глубине души росла тревога. Он впервые за всю службу ощутил вдруг, что ослабевает его связь с частями дивизии. Иначе не возникли бы досадные неожиданности на учении.
«Прав, конечно, комдив, что требует провести анализ учений. Нужно сделать это немедленно. Так вот сесть и разобрать все сложные повороты, спорные ситуации. Главное — не распыляясь, сосредоточиться на ракетном дивизионе, который, по существу, не имеет еще опыта. К тому же выявилась явная слабина ракетчиков в организации самообороны. Ими были недовольны посредники. Да и комдив отметил это при разборе».
Жигарев сел за стол, придвинул к себе блокнот, в котором все эти дни делал записи, стал внимательно перечитывать их.
В дверях появилась заспанная жена в накинутом на плечи халатике.
— Ты чего пугаешь меня, Илюша? Проснулась — тебя нет. Неужели, думаю, опять на учения уехал?
— Не приехал еще, — саркастично заметил Жигарев.
— Как это понимать?
— А так, Капа: воюю в мыслях. — Он вышел из-за стола. — Итоги нужны, выводы, анализ.
Капитолина Яковлевна снисходительно улыбнулась.
— Ну что за мужики у меня! Какие-то горькие мученики. Сын никак не может подступиться к тебе. Он же первое школьное сочинение написал.
— Интересно! И как... получилось?
— А вот полюбуйся! Ты даже не заметил, что тетрадь-то его у тебя на столе лежит.
— Верно, не заметил. А ну-ка, ну-ка?
Она раскрыла тетрадь и показала на крупно выведенный заголовок: «Про папу». Под заголовком такими же крупными буквами было написано:
«Мой папа полковник, уехал на большие учения. Он самый главный после генерала».
— Ну, Славка! Ну, разбойник! — засмеялся Жигарев. — Ты гляди, как начальник отдела кадров, рассуждает. А дальше, дальше: «Когда я вырасту, буду тоже полковником. И вместе с папой пойду на учения. А потом стану запускать настоящие ракеты». Ох и замах у парня!
— Отцовский, — сказала Капитолина Яковлевна, явно подчеркивая, что она совсем не в восторге от этого. — Ты поговори с ним, когда проснется, подушевней. А то ты и сыном иной раз командуешь по- солдатски: ать-два — обедать, ать-два — спать.
