гостиную, поставил приемник на прежнее место. Помехи появились снова. Чтобы не злиться, он выключил радио и через минуту снова включил, уже из любопытства. Сигналы повторялись с четкой периодичностью.
Подошел Клаус, взял приемник вместе с блокнотом, походил по комнате, послушал четкий периодический треск. Поставил транзистор на стол, отошел с блокнотом в руке. Мелодия лилась чистая. Тогда он принялся осматривать блокнот.
— Откуда он у вас? — спросил холодно.
— Подарили. Попутчица в поезде.
— Интересная попутчица. Извините, но я вынужден…
Клаус сходил на кухню, принес нож, большой и острый, резким движением вспорол кожу и вытащил лист рифленого картона.
— Вы знаете, что это такое?
— Понятия не имею.
— Вам прицепили «маяк». Кому это надо?
Сергей пожал плечами.
— Вы, оказывается, важная птица. С хвостом.
Он в задумчивости походил по комнате, еще раз осмотрел блокнот и аккуратно засунул рифленую картонку под кожу обложки.
— Как же вы так неосторожно?
— Я же не знал…
— Ладно, подойдите к окну, постойте, поглядите на улицу.
За окном была все та же тихая, чистая улочка, разноцветные горбы легковых автомобилей поблескивали в свете фонарей.
— Скорей всего, в одной из этих машин и находится приемник, настроенный на ваш «маяк». Кого-то вы весьма интересуете. Не знаю зачем, но удовлетворять подобное любопытство, думаю, не стоит. Сделаем так: я сейчас выпущу вас через заднюю дверь. Пойдете по улице налево. Метров триста до бензоколонки, где всегда есть такси. Поезжайте на вокзал, садитесь в первый же поезд, куда бы он ни шел. Этот блокнот останется здесь, утром я выброшу его в мусорный бак. Вы поняли?
— Понял, — пробормотал Сергей, ошарашенный таким открытием.
— Сейчас вы разденетесь возле окна, будто собираетесь спать, задернете шторы, погасите свет. А потом быстро оденетесь и уйдете. И еще вот что. Вы, я вижу, человек неопытный, а потому советую просмотреть свои бумаги. Имена, адреса, номера телефонов надо уничтожить. Ничего с собой, все запомнить.
Проводив Сергея, Клаус принялся тщательно, сантиметр за сантиметром, осматривать стены, мебель, привезенный курьером шарф. Внимательно перечитал письмо и записку. Посидел, подумал, потирая грудь над занывшим больным сердцем, и, оставив письмо на столе, прошел в туалет. Там он чиркнул зажигалкой, сжег записку над унитазом и спустил воду.
17
Улицы северных немецких городов напоминают иллюстрации к сказкам Андерсена. Особенно ночью. Сергей подумал об этом сразу, как только оказался в узком переулке перед клетчатым фасадом старого дома типично немецкой, как ее называют, фахверковой архитектуры. Ему бы в эту минуту думать о себе — «маячок» свидетельствовал о чем-то весьма серьезном, а он все бы любовался красотами. 'Не ученый, — сказал бы Мурзин, — не битый'.
Тихо было в переулке, тихо и пустынно, — почтенные бюргеры все уже почивали под своими любимыми перинами.
Скоро Сергей вышел на неширокую улицу, уставленную машинами, и сразу увидел ярко освещенную бензоколонку. Внутри, за высокими стеклами витрин, забитых мелкотой товаров, маячила чья-то фигура, а больше не видно было никаких признаков обитания. И два «Фольксвагена», стоявшие возле витрин, ничем не отличались от множества других машин, оставленных на ночь. Но как только он остановился, раздумывая, у кого бы спросить, как один из «Фольксвагенов» мигнул фарами и из него вышел человек в высокой фуражке. Таксист.
— Прошу, — сказал он, открыв заднюю дверцу.
Сергей обошел машину, намереваясь сесть рядом с шофером. Вероятно, он все же здорово нервничал, иначе с чего бы ударился лбом о дверцу.
— Русский? — спросил шофер.
— С чего вы взяли?
— Ругнулся по-русски.
— Ну и что?
— Так ведь я тоже русский.
— Значит, земляки, — холодно сказал Сергей. — Давай на вокзал.
Шофер засмеялся и спросил по-русски:
— Удираешь? У меня тоже раз было. Хищная попалась, чуть не захомутала. Только зря на вокзал-то, разыщет. Поехали сразу в Бремен, там поездов больше.
Сергей промолчал, подумав, что если будет разъезжать на такси, то до Штутгарта не доберется. Об Эмке и думать нечего. Она сама, небось, одними проповедями живет, — студентка же.
— Полста километров, полчаса, и все дела. Да ты не бойся, я дорого не возьму. Знаю: наши всегда на мели. Или ты из этих, новых?
— Не из этих, — сказал Сергей. И решился. — Ну, давай. Ехать так ехать…
Машина как-то сразу выскочила на автобан и понеслась с пугающей скоростью.
— А ты откуда, если не секрет? — спросил шофер.
— Из Москвы.
— Надо же, и я из Москвы. Черемушки знаешь?
— Кто же их не знает! Москвич такого вопроса не задал бы.
— Да? Ну, значит, я совсем онемечился.
— Как ты тут оказался? — спросил Сергей. — Если не секрет, конечно.
— Теперь уж не секрет. Прапорщиком был, на армейском складе. Ну и сам понимаешь…
— Проворовался?
— По нынешним временам разве это воровство?
— Дезертировал?
— Фу, какое слово! Попросил политического убежища.
— Какая у прапора политика?
— А я на политзанятиях прокололся. Болтал чего не зная. Еще чуть — и выставили бы меня на Восток. А я решил не дожидаться и ушел на Запад.
— Взял и ушел? Так просто?
— Совсем не просто. Особисты, политработники, командиры, слежка за каждым шагом, построения, проверки, за территорию ни ногой.
Он замолчал. Темень подступала с обеих сторон, испещренная россыпями близких и дальних огней. Впереди стлалось чистое полотно шоссе. Было полное ощущение полета ни толчков, ни тряски.
— Не жалеешь, что удрал на Запад?
— Жалею. Немного бы повременить, и мог бы уйти не с пустыми руками. Войска-то все побросали, только ленивые и дураки не озолотились. Шесть ведь армий стояло, три танковые, две общевойсковые, одна воздушная. Имущества горы. А вывезли крохи. В газетах писали, что если, мол, задействовать полностью железные дороги Польши, то надо 15 лет, чтобы все вывезти. А этот, как его… ну, ваш 'лучший немец', приказал — в три года… Говорят, в Союзе тоже сплошная растащиловка?
— Тоже.
