Гольцман полез в недра объемистой кожаной сумки, которая висела у него на плече, и вытащил оттуда бутылку водки.
— Тебе, Митя, только на «поправиться». Поправишься — и дуй на вокзал. У тебя час времени. Как раз хватит, чтобы себя в порядок привести. И чтобы не бухал сегодня. Понял?
— Конечно. А вы?
— А я здесь займусь делом. Ты там проконтролируй все, твоя задача — только встретить. По концерту можешь не работать, люди есть, все нормально, справятся. Но вот встретить — уже ребят не хватает. Да ты этот самый «Гротеск» все-таки лучше знаешь, тебе сподручней. Да?
— Конечно. А транспорт?
— Автобус будет наш.
— И куда их везти?
— В «Россию». Номера заказаны, оплачены. Все понял?
— Все.
— Автобус за ними придет к гостинице в три часа. Отвезешь в «Крепость» — пусть пообедают, там тоже заказано. Потом «саундчек» в зале и в семь часов концерт. Пожрут они, и ты свободен. Зафиксировал?
— Будет сделано.
— Доброе утро, господа хорошие!
В дверях кухни стояла Оля.
— Здравствуйте, Борис Дмитриевич! Что это вы, с утра пораньше?
— Да вот, Оля, решил заехать, посмотреть, как вы тут… Как ты, точнее.
— А что я? Я ничего. Вот Митя мне пропасть не дает. О! Водочка!
Путаясь в длинных полах халата, волочащихся по полу, Стадникова подошла к столу и взяла бутылку.
— Ага. Хорошая…
— А уж полезная! — не удержался Митя. — Полезная-то — просто бальзам…
— Ну, давайте подлечимся!
Ольга начала искать глазами стаканы, одновременно откручивая пробку.
— Погоди, Оля. — Гольцман отобрал у нее бутылку. — Погоди. Давай сначала поговорим.
— Как так? А за Василька, что же, не выпьем, что ли?
— Ну ладно, — неожиданно быстро согласился Гольцман. — Митя, ты пока одевайся, мойся, зубы чисти…
— А что, у вас дела, что ли? — спросила Ольга. — Я думала — посидим…
— Посидим, посидим, — успокоил ее Гольцман. — Сегодня мы с тобой посидим. Есть о чем поговорить. Ты мне скажи — ты как сама-то?
— В смысле?
— Ну, можешь по делам говорить? Или на завтра отложим?
Стадникова проводила глазами Митю, который, уныло поглядев на бутылку в руках Гольцмана, покачиваясь, побрел в ванную.
— Знаешь, Боря, — сказала она, когда спина Матвеева исчезла за дверью. — Знаешь что? Я о делах вполне готова разговаривать. Я тебя и ждала на самом деле. Пришло время уже мне самой о делах поговорить.
Гольцман удивленно поднял брови. Куда девался похмельный, игриво-капризный тон питерской богемной алкоголички? Тон, очень знакомый Гольцману, благо сильно пьющих дам в его окружении было в достатке. Все они изъяснялись примерно одинаково, и по их речам можно было довольно точно определить, в какой стадии они в данный момент находятся.
Но Стадникова говорила сейчас по-другому. Речь ее была рассудительна, голос серьезен, и в нем слышалась какая-то глубокая злость. Злость и неожиданная сила.
«Да… Интересно девки пляшут… По четыре штуки вряд, — подумал Гольцман. — Кажется, я попал по адресу».
— Подожди, Боря. Он уйдет, потом, — сказала Ольга. — Наедине хочу с тобой поговорить. С ним о делах не буду.
— Да? — Гольцман даже растерялся. — Ну ладно. Как скажешь.
Митя появился на удивление быстро. Он был одет, обут, лицо более или менее чисто выбрито, правда, красные глаза и припухлость щек, налитые вены на лбу и зеленоватая бледность выдавали тяжелую степень похмелья, но в принципе, по разумению Гольцмана, Матвеев был вполне готов к труду и обороне. Тем более что работа предстояла несложная. Подумаешь, встретить на вокзале коллектив, отвезти в гостиницу и накормить обедом. Для такого волка, как Матвеев, это вообще не задача.
— Давайте, ребятки, подлечимся, — сказал Борис Дмитриевич, разливая водку по стаканам. — И заодно помянем нашего товарища.
Ольга издала горлом странный звук, словно ее неожиданно затошнило.
Гольцман быстро взглянул на нее, но Стадникова спокойно проглотила водку и с громким стуком
