Вот за этим леском поселок. Считай, пришли. Маленький поселок – десяток домишек. Иди, поручик Огурцов, зачищай со товарищи.
А в Петербурге сегодня праздник. День независимости, шутка сказать. Балы, приемы. Тут довелось туда позвонить. Говорят, Стинг приезжает. В Павловске в вокзале играть будет. Вроде, по приглашению великого князя приезжает, Владимира Владимировича Вавилова.
Ну что, входим в лесок. Ребята только что вернулись, вроде чисто.
Да и лесок-то – одно название. Три с половиной дерева.
Грохнуло справа, со скал. Упал. Слева – автоматная трескотня. Где же они там прятались, в этом леске? Три с половиной ведь дерева. Вот ведь, мать его так!
Подкатился сержант, укрылся за валуном. Начал бить короткими по скалам.
– Вон там они, в расщелине, – прохрипел он Огурцову. – Ах, бляди!
Огурцов лихорадочно соображал. Вон там хорошее место. Сменить позицию и...
– Куда, поручик?! – заорал сержант, когда Огурцов резко вскочил на ноги и, пригибаясь, бросился к намеченной им позиции.
Всего-то метров семь.
Сержант Михалков в прошлом и сам был неплохим брейк-дансером. Поэтому он невольно оценил изящество и законченность «волны», которая прошла по телу поручика Огурцова, – от колен к шее, с широкой амплитудой.
Несколько лет назад брейк победно прошествовал по салонам обеих столиц. А теперь вот и до здешних мест добрался. В другой только ипостаси.
Сержант Михалков вставил запасной рожок.
Глава третья
ВОЛШЕБНЫЙ МАЖОР
Я всегда опасался писать о нем. И не только потому, что в теме есть привкус вульгарности.
«Кому-то жизнь – карамелька...» – думал Царев, размашистым уверенным шагом двигаясь от «Сайгона» к Московскому вокзалу.
Он не грустил. Грусть – это обычное человеческое чувство, это нормальное состояние, которое приходит, уходит, снова возвращается, и в конце концов к нему привыкаешь. Грусть можно залить водкой – совсем немного бывает нужно – грамм сто, если в хорошей компании. А в плохой – допустим, триста. И уходит грусть, исчезает, как и не было.
Можно ее, матушку, работой заглушить. Загрузить себя под завязку, сидеть в офисе до ночи и сверять цифры, или, ежели не в офисе, то на стройплощадке какой во вторую смену вписаться, или двор мести вместо двух раз в сутки – четыре, да лестницы помыть – это уж кто на что горазд. С грустью справиться, короче говоря, русскому человеку проще пареной репы. Тут не грусть, тут другое.
Он не думал даже о том, за что его так подставил Грек. В том, что операцию по уничтожению неугодного сотрудника провел именно он, Царев не сомневался ни секунды. Не был бы он Греком, если бы поступил по-другому.
Сначала Царев не понимал, для чего было нужно Георгию Георгиевичу затевать всю эту историю – он ведь, Царев, отвалил от его бизнеса уже больше года назад. По-хорошему отвалил, хвостов так называемых за собой не оставил. Долгов – и подавно. Это нужно идиотом быть, чтобы таких людей, как Грек, в кредиторах у себя держать.
Грек даже посоветовал ему тогда недвижимостью заняться и людей нужных показал, и бухгалтера присоветовал. Женщина вполне с виду приличная, Надежда Петровна, полненькая, пожилая, скромненький такой хомячок в пуховом платочке, который она даже летом не снимала с покатых своих плеч.
Дело пошло, ух как пошло. Дело-то новое было, неосвоенное. Конкурентов не было практически. Коммуналок, как грязи: расселяй – не хочу.
«Хочу», – говорил Царев.
Расселяли.
Квартир столько в городе пустующих: люди за кордон валят – покупай – не хочу.
«Хочу», – говорил Царев.
Покупали.
Потом, натурально, продавали. Новым этим, как они о себе говорили, русским.
Дочерние предприятия стали образовываться. Ремонтные конторы. Новые эти самые русские, они же ни в качестве квартир, ни в качестве ремонта ни черта не понимали. Грек – он гением был. Настоящим. На пяти языках говорил. Хотя и инженер по специальности. Именно он и выдумал этот неологизм – «евроремонт». И всех сразу одним этим словом купил.
«Euro-repair». Ремонт Европы. Если с английского. Почти план Маршалла. А если с французского «Euro- remonte» – восстановление Европы из руин.
Хотя, может быть, и есть в этом сермяжная правда. И восстановление прогнивших коммунальных квартир, и наведение порядка в городском хозяйстве, и даже смутные прогнозы на введение единой европейской валюты с ее неизбежными спадами и подъемами в борьбе с юрким, словно ящерица, и таким же зеленым долларом.
Но Грек-то сообразил. Выдумал новое слово. И как покупались на него – сказка просто. Белые стены, черная мебель. Качество никого не волновало. Стояки не меняли, красили, замазывали, панелями закрывали. Потолки подвесные – это отдельная песня. Пенопласт в дело шел, облагороженный, правда, подкрашенный, подрубленный... Но случись пожар – даже думать не хочется.
Не хотелось.
Никто об этом тогда не думал. О количестве ядовитой заразы, которую пенопласт этот вкачает в квартиру, случись что – кому до этого дело было? Белые стены, черная мебель. Денег срубили на этом за год – каждый вечер Царев со старым другом Ихтиандром либо в «Астории», либо в «Прибалтийской», либо просто дома у Царева – тоже неплохо квартирку отделал, благодаря дочерним предприятиям. Сходили бы и в «Европу», да, как на грех, ремонт там случился. Хоть и не очень хорошо сделали, но шведы с финнами про «евроремонт» ведать не ведали и сделали по старинке – «ремонт пятизвездочного отеля». Как деды- прадеды завещали, ja. Чтобы, допустим, герр Шаляпин приехал – и доволен остался.
Новые-то эти приходили в свои евроквартиры, проверяли стены. Тест у них специальный для «евроремонта» был. Три выстрела из волыны – либо вся штукатурка сразу на головы падает, либо три аккуратных дырочки остаются после обстрела. Если вся – каюк продавцу. Штукатуры никого не интересовали. Если три дырочки – вот тебе, братан, денег на шпатлевку, вот тебе за моральный ущерб, а квартиру берем, какой базар. Просто просится такая квартирка...
Нервная работа, конечно, но Царев воспитан был на фарцовочной беготне, нервы у Царева были крепкие, он понимал, что вышел на другой уровень – «жувачки – пу-рукумми-йе», джинсы, видаки, потом – машины битые, подновленные, теперь вот – квартирки... Ничего, выдержим. Прорвемся.
Впереди маячили совсем уже головокружительные перспективы – «цветмет». Знакомые, которые этим делом занимались, давно говорили Цареву: бери «цветмет» – золотое дно. Действительно, золотое дно.
По всей России необъятной этот «цветмет» висел, лежал, стоял: в проводах, отрубленных от линий электропередач, таился в земле в виде кабельных месторождений, прыщами вскакивал в виде бюстов, бюстиков, головогрудей унесенных ветром перемен вождей, лидеров, секретарей, пионеров, пионерок, решеток, собачек, доярок, девушек с веслами, с косами, с флагами. Мужчин дорогостоящих также было немало – с пионерками, с решетками, с собачками, с веслами, с косами, с флагами и без.
Про то, что на заводах творилось, – даже думать не хотелось. Сразу слюни течь начинали. Заводы – особая статья. Царев с детства любил читать книжки братьев Стругацких. Особенно любил «Пикник на обочине». Понимал, что при каждом заводе свой Сталкер имеется. Соваться туда не стоит. Каждый завод – это Зона, через которую только местный Сталкер может провести. На самом деле хватит и девушек с веслами, головогрудей, бюстов и прочих металлических кунштюков.
Времени не хватало. Квартиры, ремонты, вечеринки с Ихтиандром не позволяли Цареву заняться конфискацией головогрудей с их последующей переплавкой в твердоконвертируемую валюту.
