– В столовую? – весело спросил Ихтиандр-Куйбышев.
– Ну, – сказал Серж.
– Ребята, с ходу – анекдот. Стоят на горе, – Ихтиандр-Куйбышев махнул рукой в сторону Бронзовой горы, – два бычка – молодой и старый. А внизу – стадо телок.
– Эх, – выдохнул Серж. – Телок бы...
– Не перебивай, – сказал Лео. – Продолжайте, пожалуйста.
– Стадо телок, – кивнул Ихтиандр-Куйбышев и взглядом обласкал еще и Медную гору. Какие перспективы... – Молодой бычок и говорит старому, – продолжил он, – пойдем, мол, в темпе, говорит, трахнем вон ту, белую. Старый молчит. Пойдем, говорит молодой, быстренько трахнем тогда вон ту, пятнистую. Старый молчит. Пойдем, наконец взъярившись, мычит молодой, хотя бы ту, рыженькую, стремительным домкратом оприходуем.
Ихтиандр-Куйбышев сделал короткую паузу.
– Ну и? – не выдержал Серж.
– Ну... Баранки гну, – ухмыльнулся Ихтиандр-Куйбышев, новый замдиректора завода. – Старый подумал, помолчал, рогом поводил... Сейчас, говорит, мы с тобой спустимся с горы без лишней спешки и трахнем все стадо.
Лео громко расхохотался, а Серж просто хмыкнул и внимательно посмотрел на новоиспеченного замдиректора.
– Вы, простите, кто? – спросил он на всякий случай, хотя заранее знал ответ.
– Я новый замдиректора этого... – Ихтиандр-Куйбышев обвел взглядом Бронзовую, Медную и Железную горы, Аллюминиевый пик, Стальной кряж, – этого предприятия. А вы кто?
– Лео, – сказал Лео, протягивая руку новому начальству.
– Серж.
– Куйбышев, – широко улыбаясь, сказал Ихтиандр. – Мне кажется, парни, мы с вами сработаемся.
– Очень может быть, – осторожно заметил Серж. – А зампредседателя Совнаркома вам, случайно, не родственник?
– Да что там – Совнарком? Какого хрена нам о Совнаркомах думать тут, да, парни? – весело вскричал Куйбышев. – Где тут у вас кормят?
– А вы не знаете? – изумился Лео.
– Все недосуг было, – гаркнул Ихтиандр. – Не до сук. Дела, ребята... Работы – море. Запустили тут у вас производство. Надо выгребать как-то. День и ночь в кабинете, покушать некогда... Ну, ничего. С такими орлами... – он хлопнул хайрастого Лео по плечу. Лео вздрогнул. – С такими орлами мы горы свернем. Ведите меня, юноши, ведите в харчевню вашу.
А в делах плотских на этом заводе начальство толк понимает, думал Ихтиандр-Куйбышев, сидя после очень даже недурственной трапезы у себя в кабинете. Да, сущий заповедник зубров. А еще не верят, что в этой стране деньги под ногами валяются. Гибкое автоматизированное производство – это, конечно, чушь. Год-два пройдет – никто и не вспомнит. А вот основные цеха – это Клондайк.
Если перепрофилировать по-грамотному. Цветмет – за бугор. Оттуда – комплектуюшие. Здесь – сборка. Грамотные ребята есть, эти за меня, точнее, за бабки от меня, – за них зубами держаться будут. Остальные – остальных в шею. Балласт. Зубров – в первую очередь. И крутиться – оч-чень быстро крутиться. Потому как лафа эта не вечная. Года три-четыре от силы есть, чтобы подняться, раскрутиться и свернуться. Грек так и рекомендовал. Года три-четыре, в неразберихе, которая уже начинается. А дальше – новое дело. Оно и правильно. Как там у Ивана Ефремова в «Туманности Андромеды»: покрутился по Великому Кольцу, жирком пооброс – пора на подводные рудники, кайлом с аквалангом за плечами махать, пузыри пускать. А оттуда – еще куда-нибудь.
Любил Игорь Куйбышев советскую фантастику. Особый прикол в ней находил. И не в новой, не в Стругацких – хотя и в них тоже, – а в старой. В Ефремове том же, в Беляеве, который человека-амфибию воспел.
У Спаса-на-Крови каяк, в котором плыли Маркиза и Лео, чуть не перевернули. Тот самый давнишний катер со здоровенным обломом и ляльками. Впрочем, обломов было теперь двое. Расплодиться, что ли, успели. Второй был как две капли воды похож на первого. Или это так показалось в темноте.
В ярко освещенном кабаке напротив оглушающе ревела попса, далеко разносясь по округе. Одно время Лео каждую ночь проходил вон там, мимо решеток Михайловского сада: вечерами халтурил, возвращался к разводке мостов. Кабак этот слышен был еще с Марсова поля. Здесь, возле собора, он всегда воспринимался как что-то особенно непотребное. По крайней мере, Лео это так казалось. Хотя религиозным человеком Лео не был.
А кабак был неистребим. В каком году он открылся? Лет пять уже. Или шесть. Место уж больно завлекательное. Все иностранцы, как только Спас увидят, кипятком начинают писать. А тут тебе и посидеть-оттянуться. С видом на историческую достопримечательность.
Внизу, на воде, звуки музыки приобретали какое-то странное какафоническое звучание. Вверху мерцали золотом лики, устремленные на кабак.
Над головами слышались голоса, звуки шагов. Хлопнула дверца машины...
Катер появился будто из ниоткуда. Странно, что ни Лео, ни Маркиза его не услышали. Просто их вдруг оглушил рев мотора, а вслед за этим брезентовую посудину завалило набок. В нос ударило выхлопом. Лео инстинктивно навалился на другой борт, удерживая равновесие. Верткое суденышко плясало на взбаламученной воде.
– Козлы!!! – Он с ненавистью посмотрел вслед удаляющемуся катеру.
Сверху, с набережной, донеслись смешки.
Маркиза не обратила на происшедшее ни малейшего внимания. Неотрывно глядя вверх, на лики, она вдруг зябко передернулась.
– Все, – резко сказала она Лео, возвращаясь к действительности, – хорош херней маяться. Пошли на Неву. Заколебало тут говно месить!
Избывая злость от пережитого, Лео яростно греб, глядя, как медленно уплывает похожий на игрушку собор. Маркиза сидела теперь нахохлившись, погруженная в свои думы.
У Невы дул ветер. Небо на востоке уже светлело. Дыбились пролеты разведенных мостов. По реке волокла свое длинное тулово здоровенная баржа.
– Ну что? – нарушил молчание Лео. – Тут?
Маркиза огляделась.
– Нет, давай лучше там... Хотя... Нет, здесь тоже хорошо.
Каяк по имени «Каюк» медленно покачивался на волнах. Баржа уползла за Троицкий мост. Было удивительно тихо. Лишь вода поплескивала в днище.
– Странно, – проговорила Маркиза. – А почему чаек нет?
– Может, спят, – предположил Лео, доставая «баян».
– Какое «спят». Их тут на рассвете всегда до дури.
– Так еще не рассвет.
Глава четвертая
ОГНИ НЕБОЛЬШОГО ГОРОДА
– Здесь у нас Зал оплодотворения.
– Ты, тряпка, вымоченная в портвейне, заткнись!
Голос Отрадного, тысячекратно усиленный и размноженный реверберацией, упал на темный зал дворца культуры, как падает платок, брошенный усталым хозяином на клетку с разверещавшимся попугаем. Голос Отрадного мгновенно заставил замолчать нескольких разбушевавшихся на балконе молодых людей. Голос Отрадного, высокий, пронзительный, известный всей стране голос, разнесся по закулисью, залетел в служебный буфет и отдался эхом в гардеробе.
– Чего это он? – спросил Леков, ставя на стол бутылку пива. В буфете было почти пусто – за соседним столиком сидели две девушки лет девятнадцати, в углу стояли трое молодых людей комсомольско-
