Как это говорил тогда Старик: «…по образу и подобию своему…» О, у золотаря было сильно развито образное мышление. И множество, множество подобий. И да, он творил, переделывая и коверкая то, что до него сотворил Старик.
— О повелитель! — Жаба Лягв пал перед ним ниц. — Не описать словами радость, с которой мы приветствуем, тебя. Мы, жалкие твои рабы, сделали все, чтобы приблизить час твоего к нам возвращения, о повелитель! Возьми же в свои руки власть над нами, покорным твоему величию народом!
— Хорошо ли ты, жаба Лягв, исполнял обязанности Хранителя власти?
— Надеюсь, что хорошо, повелитель. Кто, как не я, нашел мальчишку с отметиной на руке? Кто, как не я, обуздывал колдунишку?
— Остановись, Лягв! — сказал золотарь. — Ты остался таким же хвастливым, как и тысячу лет назад.
Лучше ответь: не колдунишка ли опалил твое прелестное личико?
— Он! — прошипел Лягв. — И за это он будет растерзан! Но пройдем, повелитель, чуть дальше. Мы приготовили тебе подарок.
Они прошли в наиболее освещенный угол залы. Бесформенные существа шевелили в восторге когтями, щупальцами и присосками, хрипели, кричали и дудели, многие целовали золотарю ноги. Золотарь брезгливо морщил изъязвленное лицо.
В углу, распятый на каменной стене в форме буквы «X», корчился человек. Железные кольца крепко держали его щиколотки и запястья.
— Это и есть твой подарок, Лягв? — усмехнувшись, спросил золотарь.
— Да, о повелитель! — ответил жаба Лягв. Внимательному глазу стало бы заметно, что конечности его чуть подрагивают. Мало ли: вдруг грозному хозяину подарок придется не по вкусу? — Не обессудь, что он несколько худосочен.
— Лягв, хитрец! Ты уже оправдываешься! За тысячу лет ты совсем не изменился!
— О повелитель!
— И мне по душе твой подарок.
Человек, распятый на стене, вдруг открыл глаза, которые держал закрытыми. Тело его покрывала липкая испарина смертного страха. Его не покрытое одеждой тело сотрясалось волнами дрожи, вызванной холодом и ужасом.
— Любезный господин, — проговорил распятый на стене человек, — отпустите меня, пожалуйста! Я не понимаю, в чем я виноват, за что меня распяли на этой стене. Прикажите отпустить меня, умоляю! Звать меня Гансом, я слуга господина графа…
— Заткнись! — крикнул золотарь. Перекрученный коготь чудовища взрезал щеку бедняги Ганса. Голова несчастного дернулась, пытаясь уклониться от омерзительных пальцев. Он закричал.
— Эй, вы! — крикнул золотарь бесформенным существам. — Разожмите ему рот!
Добрый десяток лап и щупальцев услужливо раскрыли несчастному Гансу рот.
— По милости таких, как ты, мерзких людишек, — сказал золотарь, — я тысячу лет провел в самом ужасном, самом затхлом, самом зловонном подземелье. Я кричал, я бился головой о каменные стены. Я умолял о кусочке пищи или хотя бы глотке воды. Никто из вас, людишек, не захотел мне помочь. Тело мое сгнило. И сейчас ты, мерзкая обезьяна, требуешь пощады? Ты хочешь, наверное, сказать, что страдаешь больше меня? Да тебе не суждено испытать и тысячной доли того, что испытал я.
Отвратительная когтистая лапа проникла несчастному в рот. Пальцы едва заметно шевелились, словно бы нащупывали что-то. Ганс лишь еле слышно хрипел, глаза его вращались, словно у бесноватого. Наконец рука чудовища резко дернулась. В следующее мгновение золотарь вынул ее изо рта жертвы. Его пальцы сжимали маленький, сочащийся кровью кусок мяса. Это был язык Ганса.
Золотарь неспешно положил его в свой сгнивший рот. Сквозь истлевшие щеки твари можно было рассмотреть, как черные, отвратительные зубы перемалывают сочащийся кровью язык. Несомненно, то же самое видел и бедный Ганс. Видел до тех самых пор, пока золотарь своей лапой не пробил ему грудную клетку и не вырвал оттуда сердце.
А через несколько мгновений на уже мертвое тело, визжа и урча, накинулись бесформенные монстры.
— Мама! Где ты, мама?
Кристоф стоял на пороге комнаты, напряженно вглядываясь в сгущающуюся темноту помещения. Он спрашивал пустоту огромной комнаты, спрашивал, угасающая искорка надежды вынуждала его произносить эти слова снова и снова, в то время как сознание беспощадно осознавало то, что наверняка произошло.
— Мама?…
Кто-то из егерей зажег спичку, озарив лишь маленький клочок сумерек.
Кристоф прошел внутрь. Жестокое предчувствие усиливалось, душило, сжимало горло. И, когда Кристоф споткнулся обо что-то, он понял все.
И закричал:
— Нет, нет, нет! О Боже! Нет!!!
Он грузно осел на окровавленный пол. Из горла вырвалось рыдание, похожее на хриплый лай. Над ним склонился маэстро:
— Успокойтесь, господин барон. Слезами горю не поможешь… А своими криками вы лишь привлекаете внимание врага.
Грязное, страшное лицо барона перекосилось, приняло младенчески беспомощное выражение. Губы бессильно шевелились.
— Господин барон, — увещевал маэстро, — пойдемте, пойдемте же отсюда. Нельзя терять ни секунды.
— Иди на хер, ты, старый козел! — закричал Кристоф, превозмогая душивший его слезный лай. — Уходите все! Оставьте меня в покое! Оставьте же, оставьте меня одного! Не прикасайтесь ко мне! Уйдите все! Вон!
Он упал на истерзанное тело матери.
— Послушайте же, — голос маэстро сделался вдвое громче, — послушайте! Не время и не место предаваться истерикам! Вы уже не в силах ничего исправить! У нас мало, слишком мало времени!
Но охваченный горем Кристоф его не слышал.
— Кристоф! Будьте же наконец мужчиной! — Голос маэстро зазвенел суровыми нотками. — Вы должны готовиться к бою! Не пристало настоящему воину рыдать. Тем более что вам с лихвой представится возможность отомстить.
Кристоф поднялся с пола.
— Хорошо, маэстро. Вы правы, Слезами горю не поможешь. — Даже сквозь кровь и грязь, густой коркой облепившие лицо юноши, на нем можно было прочитать выражение отваги и решительности. — Мы должны победить врага, чем бы он ни был! Я отомщу за тебя, мама! — прошептал он. — Отомщу за тебя и за Клару! Клятва дворянина нерушима. — И, уже громко, добавил: — Пойдемте же вперед, к арсеналу!
Старый замковый арсенал размещался в полуподвале и представлял собою довольно просторную залу с высокими округлыми сводами. Два больших, забранных мощной чугунной решеткой окна выходили во двор замка. Из них открывался вид на ворота и подъемный мост.
Егеря сбили прикладами ружей старый заржавленный замок, и, отворив тяжелую, обитую листами железа дверь, маленький отряд вошел в арсенал.
Более всего это хранилище оружия, сложенного здесь на случай непредвиденного нападения или длительной осады замка, напоминало простой склад старинной рухляди, никому уже не надобной, которую свалили сюда много-много лет назад. Теперь она благополучно покрывалась пылью, мхом и плесенью. Как сказал маэстро, последний раз арсеналом пользовались что-то около двухсот лет назад, во время большого, охватившего всю страну крестьянского бунта. Естественно, вооруженным до зубов защитникам замка практически без усилий удалось разогнать разрозненный и плохо вооруженный крестьянский сброд. С этих самых давно позабытых пор арсеналом так никто ни разу не воспользовался.
Чего здесь только не было! Старые заржавленные латы, кирасы, обломки копий, мечей, алебард, старинные ружья, большая часть которых, как это оказалось при беглом осмотре, ни к черту не годилась,
