— Совершенно верно, — сказал Кондратьев, мучительно пытаясь вспомнить.
— Не напрягайтесь вы так, профессор… вряд ли вы меня запомнили. Я к вам на открытые лекции по литературе и по религиозному искусству ходил.
— Очень приятно… — пробормотал Кондратьев. — Надеюсь, вам понравилось.
— Да, конечно, не буду лукавить — очень нравились! А Боровой Константин Михайлович, всё ещё читает лекции?
— Да, в Уфе.
— Сейчас многие посещают лекции по религиозной философии, — неожиданно сказал старик. — А надо не на лекции ходить и спорить там, а в храмы! Молиться надо. Молиться и каяться!
— Я-то уж точно в церковь ходила, — сказала Зинаида. — Хотя мне кажется, что Бог молитвы везде слышит… — Она вдруг смутилась и, посмотрев на священника, сказала. — Извините…
— Ничего страшного, — со вздохом сказал священник и достал сотовый. — Ирина, у меня, оказывается, два неотвеченных звонка! Кто это? Ага… — и он стал рассказывать кому-то, что эвакуируется по третьей категории, что, в принципе, совсем неплохо…
Вокруг толпились, бегали, ходили, сидели, стояли… и говорили, говорили, говорили…
— В зоне коэффициент десятка от минимальной «зоновки».
— А «зоновка» сейчас сколько?
— Минималка-то? Восемьсот баксов. Это если ты на периметре. А внутри — коэффициент пятёрка, для неквалифицированных.
— У меня дружок на десятке сидел. Потом уволился, после семнадцатого, когда кокон попёрло… он на бульдозере был… ну, там бульдозер, автокран, грейдер… на все руки, в общем…
— Чемодан спёрли!
— Патрулю скажи, чего ты…
— Да хрен с ним, там ничего и не было толком…
— Всё равно, сообщить надо, мол, спёрли!
— …упёрлась и ни в какую! Еле-еле уговорил!
— Со старухами всегда так… я, вон, тёще говорю…
— Подожди-ка, у меня телефон звонит…
Прибежавшая Светлана, запыхавшись, сказала, что взяла талоны на питание, но есть Кондратьеву пока не хотелось. Старик — дедушка священника, оказался бывшим милиционером, и они с профессором разговорились, по-стариковски нежно вспоминая минувшие дни.
— Жаль, что мы только по второй категории эвакуируемся, — сказала Светлана и страшно смутилась, узнав, что семья священника — всего лишь по третьей.
— …у секретаря горкома! Ну, вызывает меня полковник Самойлов и приказывает — дело спустить на тормозах… — размахивая руками и наклоняясь к собеседнику, скрипел старик; ему уже уступили место на скамейке рядом с Кондратьевым.
«Неужели я так же стар? — думал профессор, машинально кивая головой. — Надо же… и когда успел? Нам уступили место в толпе… и теперь два старых пердуна роются в прошлом… в котором, вообще- то, находятся все истоки будущего… но всё равно — два
Поезда отошли от Бисерти и медленно тащились к Первоуральску. Вокруг уговаривали друг друга, что «места хватит всем; президент лично распорядился».
Место для ночлега всё же нашлось. Никто и не сомневался — начинался самый, что ни на есть, исторический, а ныне деловой, центр города. Коротко посовещавшись, все решили, что выбранное место достаточно безопасно. Во всяком случае, на первый взгляд. Тем более что идти дальше было уже невмоготу — Илья тащился еле-еле. Сказался «отходняк» после случившегося. А уж тем более, начинало ощутимо смеркаться.
Пересекая трамвайные пути, Илья споткнулся, но не упал. И тотчас все услышали звон и грохот приближающегося трамвая, громкий, словно чёртова таратайка, затаившись, поджидала их совсем рядом, и внезапно сорвалась с цепи. Трамвай — самый, что ни на есть, городской звук… вот только сопровождался он визгом и хохотом, от которого хотелось заткнуть уши. Анне это напомнило дикие вопли динозавров, о которых в последнее время наснимали столько фильмов… но в приближающемся рёве чудились
Илья заторопился и споткнулся на рельсах ещё раз. Лицо его исказилось. Он будто пытался поднять непосильную для себя тяжесть, будто рвался из пут прочных упругих нитей, обмотавших ему ноги. Ужаснувшаяся Анна, идущая рядом, схватила его в охапку и потянула в сторону. Ружьё, выскользнувшее из рук, брякнуло по металлическим плитам, которыми совсем недавно обложили рельсы. «Вот тебе и вооружилась!» — мелькнула мысль… но Мёрси уже подхватила ружьё. С дужкой сумки на колёсах в одной руке и ружьём с торчащим острым гарпуном в другой, она побежала вперёд, напоминая горбом рюкзака несчастного беженца, пытающегося уйти от бомбёжки.
В уши сверлом вгрызся визг. Сашка перехватил Илью левой рукой. Правой он держал второе ружьё. Из тумана внезапно вынырнул трамвай, объятый пламенем. Искры летели из-под колёс, языки огня рвались из приоткрытых окон, как из пасти металлургической печи…
…опалив нестерпимым жаром, трамвай пронёсся мимо. Впрочем, впоследствии, никто не мог сказать, как долго это длилось…
Во всяком случае, все с ужасом успели разглядеть искажённые фигуры, горящие внутри. Они били по стёклам угольно-чёрными руками, с которых лохмотьями свисала горящая кожа. Они открывали рты, из которых вылетали искры… они
… за трамваем, на дымящемся от пекла тросе, волочилось несколько горящих фигур, привязанных за ноги… они бились о плиты, рассыпая чадящие искры, они разваливались, оставляя клочья и лоскуты… они… они были омерзительны…
Сашка дотащил Илью до противоположной стороны улицы. Мёрси и Анна бежали следом, огибая стоящие автомобили. Перелезая через ограждения на заросший травой газон, Анна оглянулась. Визг удалялся. В тумане ничего не было видно… и слава Богу! Хватало того, что всё ещё несло горелым, отвратительным чадом, которым, казалось, пропиталась вся одежда.
Илья уже сидел в траве, прислонившись спиной к тополю. Трясущимися руками он пытался отвинтить пробку фляжки.
— … твою мать!.. твою мать, они держали меня за ноги! Рельсы… они как примагнитились ко мне!
Он сделал огромный глоток.
— Дай мне тоже, — попросила Мёрси.
— Держи… нет, представляешь, вмёртвую притягивали, вмёртвую! Ох, руки ходуном ходят…
— Илья, ночь близко! — сказала запыхавшаяся Анна. — Ты долго не рассиживайся…
— Ну, ребята, спасибо вам! Так бы меня сейчас пополам и переехало… — сиплым голосом сказал Илья, нервно пытаясь подняться. — Так бы по диагонали и распластало…
Старинный особнячок стоял неподалёку. Он всегда нравился той, прежней Анне — красный кирпич, с
