роскошь, то в России его применили в 1810 году. Как отмечал И. Янжул, в основе обложения лежала собственная декларация плательщиков, правильность ее утверждалась на доброй вере и чести. Никакие доносы на утайку доходов или неправильное их показание не принимались. Доходы до 500 рублей были свободны от налога (Янжул. И. Основные начала финансовой науки. (Учение о государственных доходах.) / И. Янжул. — СПб., 1890. — С. 379).
С доходов от 500 до 2000 рублей уплачивался 1 %, размер обложения, постепенно повышаясь, составлял 6 % для доходов от 10 тысяч рублей. С доходов свыше 18 тысяч рублей взималось 10 %. Владельцы, которые жили за границей не по службе и проживали доходы вне Отечества, должны были платить вдвое. В случае неподачи объявления о доходах в установленный срок налог взыскивался вдвойне (Министерство финансов 1802–1902 гг. — Ч. 1. — СПб., 1902. — С. 87).
Однако надежды на новый подоходный налог так и не оправдались. Главная ставка финансистов на честность и порядочность налогоплательщиков оказалась ложной. Большая часть помещиков не хотела добровольно делиться с государством своими доходами.
С 1 января 1820 года его отменили. Тем не менее многие русские финансисты, такие как В. Лебедев, А. Свирщевский, И. Янжул, Н. Яснопольский, считали, что у подоходного налога гораздо больше плюсов, чем минусов. Например, И. Янжул отмечал, что этот налог «является наиболее точным выразителем принципа равномерности обложения» (Янжул, И., с. 279).
Ему вторил и известный русский финансист В. Лебедев, называя подоходный налог «воплощением правды в налоге». В 1860–1870-х годах, когда в России горячо обсуждался вопрос об отмене подушных сборов, возникло предложение заменить их подоходным налогом. На его введении настаивали даже многочисленные земские деятели. Но русско-турецкие войны помешали осуществить задуманное. Хотя проект нового подоходного налога был детально разработан и ждал своего разрешения в законодательном порядке.
В 1886 году вышла в свет монография А. Свирщевского под названием «Подоходный налог», которая провинциальными и столичными журналистами была сразу же разобрана на цитаты. Радикальные газеты активно поддерживали автора этого нашумевшего издания, который в то непростое время честно писал: «Каждый прежде всего имеет право жить, и поэтому вопиющая несправедливость — требовать для государства общественных налогов с дохода, потребного для необходимого содержания плательщика» (Свирщевский А. Подоходный налог / А. Свирщевский. — М., 1886. — С. 43). Иными словами, Свирщевский призывал русское правительство освободить от налога российскую бедноту, имеющую доход ниже прожиточного минимума. «Поскольку, взимая налог с минимума средств существования, — отмечал публицист, — оно лишает своих граждан возможности существовать и, следовательно, способствует не развитию, а уничтожению их личности» (Свирщевский А., с. 46).
В этом вопросе Свирщевский не был пионером. И зарубежные, и русские финансисты еще в XVIII веке подметили, что заработная плата швей, прачек, прислуги, ремесленных подмастерьев была всегда скудно оплачиваемой и никогда не повышалась выше минимума средств существования. На социальном дне находилось и громадное большинство бедного рабочего, земледельческого и фабричного населения, которое тяжелыми условиями труда было обречено лишь на удовлетворение своих самых минимальных, жизненно необходимых потребностей. «На этом фоне, — писал русский ученый-финансист В. Лебедев, — привилегии чиновникам, как и другие податные привилегии, выглядят совершенно неуместными, так как они нарушают правило общности обложения, возбуждают неудовольствия в обществе и не имеют за собой никакого твердого основания».
Таким образом, мы видим, что в середине XIX века в российском обществе широко велась дискуссия о скорейших преобразованиях в налоговой системе страны.
Осенью 1892 года в Енисейскую губернскую Казенную палату поступил секретный документ под названием «Краткая объяснительная записка к проекту Положения о подоходном налоге». В преамбуле ее отмечалось, что беспримерный неурожай 1891 года, постигший Россию, ослабил производительные силы и платежные способности значительной части ее населения. Первые признаки бедствия 1891 года проявились еще осенью 1890 года. На них тогда же было обращено Министерством финансов самое серьезное внимание, и роспись на 1891 год составлена была весьма осторожно с назначением обыкновенных доходов в 900 миллионов 758 тысяч рублей, тогда как действительное поступление доходов составляло в 1889 году 927 миллионов рублей и в 1890 году — 943,7 миллиона рублей. Тем не менее доходы 1891 года оказались, по кассовым данным, ниже предположенных по росписи на 10,6 миллиона рублей. Причем итог собственных недоборов превышал 45 миллионов рублей.
В 1892 году поступление наиболее важных по финансовому значению сборов оказывается еще более неудовлетворительным: за первые три месяца обыкновенных доходов поступило менее на 9,7 миллиона рублей по сравнению с соответствующим периодом даже 1891 года.
Ожидать сколько-нибудь существенного улучшения в поступлении означенных доходов едва ли возможно даже в следующем 1893 году, так как население губерний, пострадавших в 1891 году от неурожая, не успеет оправиться от пережитого бедствия, а виды на урожай в некоторых южных губерниях в 1892 году внушают серьезные опасения.
Сократив государственные доходы, прошлогодний неурожай вызвал в то же время небывалые пожертвования со стороны Государственного казначейства для обеспечения населения необходимыми на посев семенами и хлебом на продовольствие.
Роспись на текущий 1892 год исчислена уже с дефицитом в 25 миллионов рублей по обыкновенному бюджету со включением предвиденных росписью расходов на покрытие чрезвычайных нужд государственных. Дефицит составил 74,27 миллиона рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1089, л. 1–3).
Чтобы выправить это катастрофическое финансовое положение, чиновники и предлагали незамедлительно ввести подоходный налог. В этом же документе они дали оценку деятельности сибирских казенных палат. «До половины 80-х годов XIX века, — подчеркивали столичные сановники, — местные органы Министерства финансов, казенные палаты, являлись по преимуществу счетными и удовлетворяли лишь этому назначению. Палаты не располагали достаточными силами для живого отношения к делу, для непосредственного участия в собирании и проверке сведений, требующихся по всем видам окладных налогов, и для надлежащей оценки платежной системы населения» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1089, л. 1– 3).
Следует признать, что экономическое положение Енисейской губернии в эти годы выглядело далеко не блестящим.
…Хотя процент прибыльности предприятий Енисейской губернии составлял в 1890 году — 4,8 %, в 1891 году — 8 %, в 1892 году — 7,8–9,9 %. Но все эти небольшие достижения сводило на нет сельское хозяйство.
С апреля 1885 года его постоянно лихорадило. В мае появились первые признаки чумной заразы, которая произвела страшное опустошение. За год, даже по официальным данным, которые были, по словам губернатора Восточной Сибири А. П. Игнатьева, признаны «гадательными», погибло 143 тысячи 452 головы крупного рогатого скота (Всеподданнейший отчет и. д. генерал-губернатора Восточной Сибири за 1885–1886 годы, с. 16).
Причем карантинные требования постоянно нарушались: павший скот сваливали в реки, трупы животных часто в землю не закапывали. Убытки, понесенные населением от этого бедствия, были громадны. Особенно пострадал Минусинский округ, где числилось 44 % всего скота Енисейской губернии. Здесь эпидемия чумы прошла дважды.
В 1889 году сильный урон крестьяне понесли от нашествия «кобылки» и «земляной блохи». По подсчетам Казенной палаты, на сумму 305 тысяч 345 рублей и 6 копеек (Всеподданнейший отчет начальника Енисейской губернии за 1889 год., и. д. стат. советника Виктора Булатова, с. 1).
1890 год оказался для сельчан также неблагоприятным. Как отмечал губернатор Л. К. Теляковский, «причиною меньшего количества снятого хлеба, чем в прошлом 1889 году, служили: засуха, наводнение весною, мороз и иней, а также «кобылка» и другие насекомые. От этих неблагоприятных условий погибло хлеба 14 788 десятин, всего по стоимости семян и обработки земли на сумму 291 тысяча 807 рублей (Всеподданнейший отчет о состоянии Енисейской губернии за 1890 год, с. 1).
Губернатор был вынужден также признать, что заводская и фабричная промышленность Енисейской губернии находится в застое. По данным Казенной палаты, на территории края в 1889 году работало 231
