ударил. Шлепнулся на колени, прямо в месиво, увидел, как чудин уронил меч и с выпученными глазами схватился за грудь.
- Бей! - услышал сбоку голос Косты, вздернул себя, будто на дыбу, и обрушил меч на лохматую голову чудина.
- Отходи! - закричал Коста и плечом оттеснил Глеба назад к ушкую. Корабль уже качался на волнах, оставшиеся в живых ушкуйники взбирались на него, цепляясь за измазанные красным борта.
- Вот и хорошо... Вот и славно... - приговаривал Коста, молотя чудскую рать, словно вызревшие ржаные колосья. Не оборачиваясь, бросил Глебу: - Лезь в ушкуй! Быстро!
- А ты?
- Лезь, говорю!
Глеб забросил на палубу окровавленный меч, ухватился за борт, но сил подтянуться и закинуть ногу уже не было. Сверху протянули руки Алай с Шестопалом, снизу подтолкнул Коста. Глеб выбрался наверх, шагнул, шатаясь, на палубу и привалился спиной к мачте. Следом забрался Коста, крикнул предостерегающе:
- Берегитесь, сейчас будут стрелять! Глеб увидел рядом Алая, Савву, Илью, Шестопала... Как ужаленный, кинулся к борту:
- Пяйвий! Где?..
Возле кормы бурлила мутная вода. Пяйвий, уже без меча, стоя по пояс в озере, сцепился с чудином, который был на две головы выше его и раза в полтора шире в плечах. Глеб, не раздумывая, прыгнул за борт.
- Куда? - метнулся вдогонку запоздалый крик Косты.
Глеб коршуном налетел на чудина, оторвал его от Пяйвия и схватил за горло. Иссякшая сила на мгновение снова влилась в согнутые пальцы. Чудин захрипел, задергался и, обмякнув, осел в воду. Глеб выпустил его, повернулся к Пяйвию.
- Давай подсажу!
С берега посыпались стрелы, дробно зацокали о корму. Пяйвий ступил на подставленное плечо, ухватился за руку Косты, раз-два - и оказался на палубе. Тяжело дыша, распрямился. У Глеба отлегло от сердца, но в этот миг чудская стрела с гадючьим шипением прорезала воздух и ударила лопину в грудь, в самую середину. Пяйвий слабо охнул и повалился на палубу.
Крик застрял у Глеба в горле. Почему, почему все так получилось? Зачем теперь плыть в далекую землю Тре и кого выручать в ней? Для чего вообще бороться за жизнь, если путь назад отрезан, а путь вперед потерял всякий смысл?
Глеб развернулся, увидел оскалы дикарей, мечи и луки - хотел шагнуть прямо на них, но чьи-то могучие руки клещами сдавили плечи и потащили наверх. Не успев опомниться, он очутился на палубе. Перед ним стоял Коста, а рядом сидел живой Пяйвий и очумело тряс головой!
- Цел? - не веря глазам, выдавил Глеб.
Пяйвий улыбнулся улыбкой мученика и, тронув пальцем грудь, виновато проговорил:
- Болит...
Кафтан на нем был изодран и висел длинными клочьями. В одной из прорех поблескивал оберег - тот самый, что подарил Глебу новгородский купец. Коста протянул руку, осторожно взял его двумя пальцами. Металлическая пластинка была продавлена, а в центре отпечаталась круглая точка. Под оберегом, на впалой груди Пяйвия, расплывался лиловый синяк.
- Вот и сгодился подарок... - Глеб медленно провел ладонью по мокрому лицу и глубоко вздохнул, успокаивая расходившееся сердце.
Над бортом, как выдернутая из земли репа, показалась голова чудина. Коста с усталым видом уронил на нее свинцовый кулак, и она провалилась куда-то вниз. Над палубой все еще свистели стрелы, бестолково впивались в мачту, в реи, но никто из ушкуйников уже не обращал на них внимания. Вскоре вопли дикарей затихли, корабль вынесло на середину озера, и берег растворился в вечерней мгле.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Их осталось восемь: невозмутимый Коста, простодушный Алай, угрюмый Савва, беспечный Гарюта, вдумчивый Илья, молчаливый Шестопал, ушедший в себя Пяйвий и Глеб, который чувствовал себя главным виновником всего, что произошло с отрядом после выхода из Новгорода. Без остановок пройдя Кенозеро и короткую, как осенний день, речушку Кену, они вошли в широкое русло Онеги, и течение понесло их прямо на север, к берегам Студеного моря. Разговоров о возвращении Глеб больше не заводил - после того, как миновали волок, стало ясно, что дороги назад нет. Все, что оставалось - плыть дальше, со слабой надеждой добраться до земли Тре, чтобы там, быть может, принять смерть еще более страшную, чем та, которую приняли их товарищи. Мысли об этом упрямо лезли в голову Глеба, он устал отгонять их и, стоя на носу ушкуя, подолгу глядел в туманную даль. Немногословными сделались все, даже Гарюта. Разрывая густую дымку, окутавшую холодные воды Онеги, ушкуй скользил по волнам - одиноко и беззвучно, словно призрак.
На третий день пути по Онеге кончилась провизия, остался лишь мешок с твердыми, как мрамор, сухарями. Коста попробовал ловить рыбу, но, просидев с удилом целую ночь, поймал только двух маленьких остромордых щучек. Показав их утром Глебу, озабоченно проговорил:
- Эдак долго не протянем, надо причаливать. После битвы у Кенозера Глебу очень не хотелось высаживаться на сушу, но скрепя сердце он вынужден был согласиться с Костой. Ушкуй шел вдоль правого берега Онеги: с палубы видна была покрытая увядшей травой круча, а над ней - частокол высоченных деревьев. Глеб напряг зрение, всматриваясь в тянувшееся однообразной лентой побережье, но удобного места для высадки не попадалось.
- Скоро будет Емецкий волок, - сказал Илья. - Там и сойдем.
- А чудь?
- Волков бояться - в лес не ходить... На берегу было спокойно, но это спокойствие показалось Глебу обманчивым. Когда перебрались с ушкуя на пологий склон, он приложил к губам указательный палец и, застыв, долго слушал тишину. Потом вполголоса скомандовал:
- Коста с Алаем здесь, остальные - в лес. Встречаемся в полдень на этом месте. Далеко не заходить и по возможности не шуметь. Вопросы есть?
- Есть, - сказал Коста и, ко всеобщему удивлению, вытащил из кармана горсть крохотных глиняных свистулек. - Есть идея. Если кто заметит опасность, пусть подаст сигнал.
Свистульки были дешевые, ярмарочные - из тех, что продают лоточники детям на забаву. Глеб взял одну, легонько дунул.
- Принимается.
На охоту отправились парами: Илья с Шестопалом, Савва с Гарютой, Глеб с Пяйвием. Под ногами вздыхал и мягко прогибался ковер из опавшей листвы. Полураздетые осины, похожие на расхристанных кали к, протягивали голые ветви, будто просили подаяния.
Глеб вышел на опушку, жестом остановил шагавшего следом Пяйвия. Внизу, в ракитовых кустах, что- то негромко шебуршало. Глеб шепнул Пяйвию:
- Стой здесь.
Снял с плеча лук, приготовил стрелу и, плавно перекатывая ступни с пятки на носок, стал спускаться к кустам. Спустился, раздвинул ветки концом стрелы и отпрянул, увидев перед собой оскаленную волчью морду.
- Легок на помине...
Волк был крупный и, судя по виду, матерый. Глеб, не дожидаясь прыжка, рывком растянул тетиву, чтобы пустить стрелу в узкую щель между верхними и нижними клыками, но лук - крепкий, собственноручно выструганный из ясеня и ни разу не подводивший - неожиданно хрустнул и переломился пополам. Стрела кувыркнулась в воздухе, черное гусиное перо хлестнуло волка по глазам. Глеб швырнул в него обломки, отскочил назад и выхватил из-за пояса нож.
