Зверь вылетел из ракитника с быстротой камня, пущенного метательной машиной. Распластавшись в воздухе и раскрыв страшную пасть, он серым драконом взмыл над землей. Глеб выставил согнутую левую руку, прикрывая лицо и шею, а когда мощные челюсти сдавили предплечье, ударил ножом в заросший шерстью живот. Через несколько мгновений все было кончено.
Расставив ноги, Глеб стоял над неподвижной тушей, а с опушки, ломая сучья, бежал на выручку Пяйвий. Глеб успокаивающе поднял руку - мол, все в порядке - и тут же зарылся в прель, сбитый с ног могучим ударом в спину. Падая, выпустил нож, ушибся коленом о замшелый булыжник, но успел напрячь мышцы и, едва коснувшись земли, перевернулся на спину.
Волчица! Молодая, поджарая, она припала на все четыре лапы, готовясь к новому прыжку. Глеб обругал себя за неосторожность, оттолкнулся локтями от земли, намереваясь вскочить на ноги, но на этот раз зверь опередил человека огромная лапа ударила в грудь и снова опрокинула его на землю. Над лицом навис хищный оскал, с острых клыков закапала пенистая слюна. Глеб схватил волчицу за толстую шею, и началась борьба. С минуту слышалось только натужное сопение и шорох сминаемой листвы. Глеб почувствовал, как стремительно слабеют руки тяжесть, навалившаяся сверху, была чересчур велика. Зубы, способные, казалось, перекусить стальной прут, щелкали уже рядом с горлом, как вдруг раздался звонкий возглас Пяйвия:
- Лежи!
Глеб замер, из последних сил упираясь в тугие бугры мускулов, вздувшиеся на сильном теле зверя. Зазвенела тетива. Стрела просвистела над лицом, совсем низко, и впилась волчице в глаз. Волчица зарычала, забилась в судорогах. Глеб перекатился на бок, сбросил ее с себя и поспешно поднялся. Руки тряслись, болело колено, болело прокушенное предплечье - на рукаве отчетливо проступили четыре темных пятна.
- Второй раз...
- Что? - не понял Пяйвий.
- Второй раз спасаешь. Теперь я тебе по гроб жизни...
- Не надо.
- Что не надо, глупый? - Кривясь от боли, Глеб потер руку, наклонился над убитой волчицей, подивился точности выстрела. - Слушай, я давно хотел спросить... Нож, стрелы - где ты этому научился?
- Охотник, - просто ответил Пяйвий.
- Ты охотник?
- У нас все охотники.
- Ты, наверно, из лучших?
- Почему? - Пяйвий искренне удивился. - Меня однажды ругать за то, что я не попасть в белку, до которой было... - он задумался, - было... десять раз по десять...
- Сто шагов?
- Да.
- А как у вас стреляют лучшие?
- Два раза по столько.
- С двухсот шагов попадают в белку?
Пяйвий кивнул, стал смущенно теребить пальцами тетиву, ожидая дальнейших расспросов. Но Глеб думал уже о другом. Он поднял два обломка - все, что осталось от самого надежного в мире лука, - и пробормотал:
- Как же так?
Разлом показался ему странным - слишком ровные края. Так не бывает, когда деревяшка ломается сама по себе. Но если ее подпилить - хотя бы чуть-чуть, - то...
Когда они вернулись к реке, все были уже в сборе. Коста потрошил глухаря.
- Ну как?
Глеб в ответ махнул рукой - словно загонял гвоздь в дубовую доску. Коста окинул его цепким взглядом - сверху вниз.
- А где твой лук?
- В лесу...
Глеб рассказал о встрече с волками, о меткости Пяйвия, отдельно - о сломанном луке.
- Ты уверен? - спросил Коста, не дав ему договорить.
- Нет, не уверен. Но этот лук был со мной на Дунае, на Каме, на Волге, я ходил с ним на хазар и на печенегов, и он никогда...
- У всякой вещи свой срок.
- Это верно. Но все-таки... - Глеб хотел выговориться, нехорошее предчувствие сдавило грудь, но слов, чтобы высказать его, не находилось. - Пора плыть, время не ждет.
Коста аккуратно уложил ощипанного глухаря на плоский камень, вытер руки о траву.
- Приготовим обед и отчалим. Дело недолгое.
- Здесь дурное место. Пахнет смертью... Коста сдвинул брови на переносице, но ничего не сказал. От ушкуйников, расположившихся поодаль тесной кучкой, отделился Илья. Спросил, подойдя:
- Что дальше?
- Сгоняйте за дровами, костер надо развести, - сказал Коста. - Только быстро! Глебу не сиделось:
- Я с вами.
За хворостом пошли все, кроме Косты. Затрещал сухостой. Этот треск показался Глебу чересчур громким - не услышала бы чудь... Сам он выбирал ветки потоньше: взмах ножа - одна, еще взмах - другая. Рядом, с топором в руке, пыхтел Шестопал. Остальных не было видно за деревьями.
Работая, Глеб пытался совладать с мыслями, но они упорно возвращались к одному и тому же: ему так хотелось верить, что таинственный враг - кто бы он ни был - погиб на Кенозерском волоке, но тревога, колотившаяся вместе с сердцем, настойчиво твердила: 'Здесь-здесь...'
- Послушай, - донесся вдруг негромкий голос Шестопала. - Не знаю, говорить ли...
Глеб повернул голову, увидел глаза-щелочки, источавшие напряженный взгляд. Понял, что услышит что-то важное.
- Говори.
- Может, оно и пустяк... - Шестопал перешел на шепот: - Помнишь ночь, когда ушкуй сгорел?
- Еще бы...
- Я ведь тогда не сразу заснул. Лег дальше всех от костра - холодно, из земли сыростью тянет. Кабы не зелье, может, и до утра бы проворочался.
- И ты видел?..
- Погоди. - Шестопал почесал макушку. - Я сперва думал, показалось. Мало ли... А теперь вот думаю...
Где-то недалеко щелкнула ветка. Шестопал умолк и принялся деловито стучать топором по березе. Глеб обеими руками сгреб нарезанный хворост.
- Я сейчас!
Оставив Шестопала в лесу, он почти бегом направился к реке - туда, откуда уже поднимался синеватый дымок. Коста, стоя на коленях, изо всех сил раздувал пламя. Глеб бросил принесенную охапку возле костра и поспешил назад. Второпях налетел на торчавший сук, разорвал и без того дырявый рукав, выругался, досадуя... А когда вышел на поляну, где они с Шестопалом рубили ветки, первое, что бросилось в глаза, - неподвижное тело, привалившееся к березе.
- Шестопал!
Подбежал и сразу понял, что кричать бесполезно. Шестопал был мертв под левой лопаткой торчала рукоятка ножа. Глеб, холодея, взялся за нее, дернул - по нестираной, пожелтевшей от пота рубахе поползли, извиваясь, алые змейки. Из цепенеющих рук Шестопала вывалился топор, ударился о жесткий, прошитый корнями дерн.
Нож был длинный и острый как бритва. Глеб поднес его к глазам и разобрал вырезанное на костяной рукоятке слово: 'Ростовец'. Опять щелкнула ветка. Он машинально спрятал нож за спину и увидел
