боли.
Шагах в трех от себя он заметил сжавшуюся в комок знакомую фигурку и еле слышным голосом позвал:
- Пяйвий... - и увидел вспыхнувшие неподдельной радостью глаза.
Пяйвий на коленках подполз к нему, склонился, пытливо и нежно заглянул в лицо.
Живой... да?
- Да. - Глеб проглотил колючую слюну. - Ты... убил его?
Пяйвий молча покачал головой.
- Нет? А как же...
Глеб начал говорить и осекся: из-под темной сени деревьев с охапкой хвороста в руках вышел тот самый разбойник, с которым он дрался час... или вечность тому назад.
Пяйвий повернул голову и вцепился в чужака взглядом маленького злого волчонка.
Тот посмотрел в их сторону, пробубнил угрюмым баском:
- Очухался?
Шумно бросил хворост в траву и, повернувшись к ним спиной, с показным равнодушием присел у костра.
- Ты кто? - спросил Глеб удивленно.
- Еще не понял?
- Нет... Если добрый человек, зачем бродишь по ночам... с булавой? Зачем напал?
- А если лихой?
- Если лихой, то почему не добил меня там, у дороги?
- Лежачих не бью.
- Могу встать! - сказал Глеб с неожиданной яростью. - Где мой меч?
- Не надо! - Пяйвий вскочил, готовый заслонить его собою, но чужак пошарил рукой в траве и небрежно бросил через плечо измятую и покрытую зазубринами полосу стали.
- Вот твой меч. Им теперь только в грядках копаться.
Глеб хотел сказать в ответ что-нибудь обидное, но с языка сорвалось совсем не то:
- А купец клялся, что дамасский...
- Брехня!
Глеб не знал, что говорить. Сквозь треск костра слышно было, как чужак шевелит прутиком угли. Пяйвий снова опустился на землю, осторожно коснулся пальцем перевязанной руки Глеба.
- Больно?
- Ерунда...
- А ты крепкий парень, - донеслось от костра. - Троих уложил.
- Двоих, - поправил Глеб, вспомнив недобитого лучника.
- И меня утомил изрядно. Думал, не одолею.
- Ты и не одолел. Подожди... Подымусь, продолжим.
- Продолжим, - с готовностью согласился чужак. - Потом. Если встретимся.
- Почему потом?
Чужак обернулся, и Глеб разглядел дремучую, как у сказочного лесовика, бороду, под которой - показалось? - пряталась ухмылка.
- Крови из тебя сколько вытекло - считал? Ушат, а то и поболе.
- Ну, ты загнул...
Глеб вдруг осознал, что не испытывает к этому человеку ненависти. Было желание еще раз помериться силами, доказать свое превосходство, но убить? нет.
- Если ты и разбойник, то благородный.
- Спасибо, - отозвался чужак. - Утешил.
- Как тебя зовут?
- Коста. Кость у меня крепкая, вот и прозвали.
- Да уж, крепкая... - Глеб потер ноющий бок. - А те трое, они тебе кто?
- Никто. Просто дороги вместе сошлись.
- Давно?
- С месяц. А теперь вот разошлись...
- И много награбить успели?
Чужак опять обернулся, долго смотрел на Глеба прищуренными глазами.
- Какой ты любопытный. Сам-то кто?
Глеб ответил без утайки.
- А он? - Чужак кивнул на Пяйвия.
-Долго объяснять.
- Нож метнул знатно, - сказал Коста с уважением. - Где так навострился?
Пяйвий поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, на чужака поглядывал хмуро, из-под насупленных бровей.
- Он из земли Тре, - сказал Глеб, желая удивить.
- Лопин, стало быть? Далеко забрался...
Коста неторопливым движением подбросил в костер сухих веток, выбрал из оставшейся кучи прут подлиннее и стал крепкими ногтями сдирать с него кору.
- Лопин? - Глеб приподнялся на локте, охнул, но, пересиливая боль, выпрямил руку, сел. - Откуда знаешь?
- Старик один болтал. В Новгороде. Есть, говорил, такая земля, и живет в ней народ, лопины.
- А еще что говорил?
- Разное... Богато, мол, живут - рыба в озерах не переводится, жемчуг хоть заступом греби, зверья в лесах видимо-невидимо. Но главное, - тут Коста сделал паузу, пропустил очищенный прут сквозь сжатый кулак, - все это богатство - с неба...
- Как с неба?
- А так. Раз в год находит на тот край туча, и сыплются из нее белки, зайцы, оленцы малые... Падают на землю и расходятся по лесам. Оттого и не убывают, сколько ни стреляй.
Глеб перевел взгляд на Пяйвия.
- Это правда?
Тот сжался по-воробьиному, совсем как тогда, в корчме, и произнес глухо:
- Нельзя... Нельзя сказать.
- Чудак ты, право! Чего хочешь, чего боишься - не пойму.
Глеб, постанывая, подполз поближе к костру, лег рядом с Костой, спросил, переводя дыхание:
- А еще... что... говорил?
- Не знаю. Ушел я... Не люблю, когда брешут.
- А если правда?
- Мне-то какое дело? Я туда не собираюсь.
Возле хворостяной кучи лежала серая холщовая котомка. Коста деловито развязал веревку, запустил внутрь руку с толстыми коричневыми пальцами, долго рылся и наконец извлек на свет пузатую луковицу с проклюнувшимся зеленым ростком.
- Дай-ка нож, боярин. Под тобой, в траве.
- Я не боярин, - сказал Глеб, отодвигаясь.
- А мне все одно. При деньгах - значит боярин. - Коста взял нож и стал размашисто, будто шкерил рыбу, счищать с луковицы желтую шелуху.
Глеб повернул голову, посмотрел на пламя да так и прилип к нему застывшим взглядом. Что-то завораживающее было в этих лохматых огненных всплесках, похожих то ли на дразнящие языки, то ли на ладони, которые изгибались на ветру и манили, зазывали куда-то... Он чувствовал, что уже не может отвязаться от мыслей о полуночном крае, где живет Большая Тайна. Чувствовал, что грудь раздувается от волнения, как бычий пузырь, наполняемый воздухом, и это волнение было похоже на то, которое он испытывал в детстве, когда на спор решил прыгнуть в Днепр с высокого обрывистого берега. Тогда, перед
