Глеб понял, что погиб. Успел в отчаянии выставить перед собой слабую защиту - ладонь, - как вдруг за спиной бродяги поднялась громадная, будто грозовая туча, тень, и чей-то кулак, похожий на пудовую гирю, обрушился на гладкую как шар голову.
Нож выпал из разжавшихся пальцев и глухо стукнулся костяной рукояткой о деревянный настил. Бродяга охнул и медленно, как тающий снеговик, осел на мостовую. Глеб приподнялся, заморгал, прогоняя пелену, и изумленно прохрипел:
- Коста?!
- Узнал? - Лесной богатырь брезгливо вытер кулак о штаны, переступил через бродягу, словно через груду тряпья, и протянул Глебу руку-лопату. - Давай помогу.
- Спасибо...
В голове все еще тенькало, будто лопались тонкие серебряные струны. Ухватившись за протянутую руку, Глеб поднялся, постоял, проверяя, держат ли ноги.
- Откуда ты взялся?
- Оттуда. - Коста качнул головой в сторону ворот.
- Вовремя...
Вдалеке показались бегущие люди. Валявшийся без чувств бродяга шевельнулся и слабо застонал. Глеб посмотрел на Косту и спросил в упор:
- Что надумал? Едешь?
Коста сделал шаг, поднял лежавшую на боку чашу. Повертел в руках и, заглянув внутрь, вслух прочел выгравированную на дне надпись:
- 'Никифор делал'. Знать, хороший мастер... Сколько такая вещь стоит, как думаешь?
- Много.
- Гл-е-еб! - взлетел на улицей пронзительный голос Пяйвия.
Коста вздохнул, протянул Глебу чашу и сказал негромко, но твердо:
- Твоя взяла. Еду.
Подбежал Пяйвий, по-детски ткнулся лицом в грудь Глебу. Тот почувствовал, как от внезапного прилива нежности защемило сердце, хотел погладить пацана по черным растрепанным вихрам, но в руках была чаша, которую не знал куда деть и держал на весу, боясь уронить, словно она была хрустальная.
Тут подоспел хозяин лавки и с ним еще человек пять. Глеб бережно подал чашу:
- Вот. В целости...
Пяйвий посмотрел на него снизу вверх, глаза сверкали от восхищения. Глеб смутился, повернулся к Косте.
- Если б не ты...
Во взгляде Пяйвия мелькнуло удивление, потом сомнение. Но Глеб мягко положил ему на плечо ладонь, подтолкнул к Косте и произнес всего два слова:
- Это друг.
Коста усмехнулся, переступил с ноги на ногу и, видя, как в распахнутых глазах Пяйвия тают льдинки недоверия, легонько потрепал его по волосам. Лавочник вытащил из-за пазухи тонкий льняной платок, накинул сверху на чашу и, обращаясь к Глебу, сказал коротко:
- Идем!
- А с этим что? - спросил Коста, кивнув на очнувшегося бродягу, который сидел на мокрой мостовой и ошалело озирался по сторонам.
- С этим? Известно что - повязать и под суд. Он у меня свое получит.
Все, кто был с лавочником, зашумели: 'Судить... судить...' - но Коста вдруг скинул с плеча котомку, достал матерчатый кошель, вынул оттуда три гривны и протянул торговцу.
- Вот что... Уступи-ка мне его.
Лавочник вытаращил глаза:
- Зачем?
- Жалко... Глядишь, со временем одумается, человеком станет.
- Этот? Да никогда!
- Как знать. Ну что, по рукам?
Гривны брякнули в широкой ладони Косты, но лавочник отвернулся, буркнул через плечо:
- Забирай даром.
Коста степенно кивнул, бросил две гривны обратно в кошель, а третью, оставшуюся, вложил в руку бродяги.
- Держи! И пораскинь умом, если он у тебя есть.
Нагнулся, поднял нож.
- А эту игрушку я заберу. Тебе она ни к чему.
Бродяга молча сидел на мостовой. Глеб, уходя, оглянулся, и ему показалось, что на щеках человека, который только что мог стать его убийцей, блеснули слезы...
Когда вернулись в лавку, хозяин водрузил чашу обратно на прилавок, любовно протер платком густо- красные, как брусничный сок, рубины. Повернулся к Глебу.
- Чем тебя отблагодарить? Денег, конечно, не возьмешь.
- Не возьму.
- Тогда подожди. - Лавочник скрылся за толстой парчовой занавесой, через минуту появился опять и положил перед Глебом маленький круглый оберег серебряную пластинку на шелковой нитке. - Прими в дар. От сердца.
Глеб взял оберег в руки, всмотрелся. На отшлифованной до зеркальности пластинке были выбиты крошечные буквы: 'Се защита от зла'. Не раздумывая, расправил нитку и надел оберег на шею Пяйвию.
- Это тебе.
Тот залился малиновым румянцем, протестующе замотал головой, но стоявший рядом Коста непререкаемо пробасил:
- Бери, бери. Сгодится.
Глеб еще раз оглядел стены лавки.
- Мне бы меч ненадежнее. Такой, чтоб в походе не подвел.
- К свеям собрался? - спросил хозяин.
- Да нет, дальше. - Глеб усмехнулся, повторив это слово: - Дальше...
Лавочник снял со стены обшитые зеленым бархатом ножны, медленно вытащил тяжелый меч. Мерцающий свет масляных ламп прыгнул на гладкую поверхность полированной стали, растекся, словно ручей, по узкому руслу от рукояти до острия, забурлил, вспыхивая... Глеб невольно сощурился, ощутив одновременно трепет, восторг и благоговение перед чудесным оружием.
- Держи. - Лавочник протянул ему меч. - Конечно не кладенец, но лучшего клинка во всем Новгороде не сыщешь.
Глеб с волнением принял из его рук меч и, повинуясь страстному порыву, прижался горячими губами к холодной стали.
Стояло теплое бабье лето. Сладко пахло лиственной прелью, а над Волховом то и дело поднимались туманы.
Евпатий сдержал слово - оба ушкуя были заправлены провизией и снаряжены всем необходимым. Илья собрал надежную команду из шестнадцати человек - людей бывалых и крепких, готовых идти на край света.
- Ну вот, - сказал Глеб Пяйвию. - А ты говорил, нет смелых.
От новгородской пристани отошли дождливым воскресным утром. Глеб, видя непогоду, хотел отложить отход на день-другой, но Илья уговорил не тянуть: отбывать в дождь - хорошая примета. Евпатий с причала пожелал им удачи и скупо, по-мужски махнул рукой. С тем и отчалили.
Волхов шумно катил волны, толкал ушкуи в крутые осмоленные бока. Когда Новгород растаял в тумане, Глеб перешел с кормы на нос и стал смотреть вдаль, словно надеялся разглядеть лежавшее впереди Ладожское озеро. Рядом, борт о борт, шел второй ушкуй, старшим на котором был поставлен Илья.
