– Ну и что? Одна рыба! – начала дразниться Валька. – А у нас и лес, и поле, и речка!
– Леса, конечно, я не видел, – согласился Фома, – только на картинках да в кино. Но, по-моему, ничего в нем хорошего нет. А цветы и у нас в тундре по веснам цветут, да ещё какие!
На самой вершине скалы была ровная площадка. Фома сказал, что, после того как найдем пещеру, перенесем туда деда и наберем водорослей, надо будет поставить здесь флаг или костёр зажечь. Все моряки знают, что Колдун – остров необитаемый, и, если увидят флаг или дым костра, сразу поймут, что, значит, тут люди в беде. Я обвел глазами весь горизонт по кругу., Ни одного судна не было видно. Море слегка волновалось, солнечные лучи прыгали по воде. Оно было живое, море. Даже веселое. Трудно было поверить, что только несколько часов назад оно так ревело и бушевало.
Я засмотрелся на море и вздрогнул, когда меня окликнул Фома. Он звал меня, стоя много ниже вершины, у большого черного камня. Я б никогда не подумал, что за этим камнем вход в пещеру, а Фома, оказывается, сообразил. Он приметил пустую банку из-под консервов, валявшуюся неподалеку, и решил, что, значит, люди располагались где-нибудь поблизости. А кто же будет располагаться под открытым небом, если есть пещера!
Вход в пещеру выглядел очень мрачно. Мне даже страшновато стало, когда я, пригнув голову, вошел под каменный свод. Но внутри мне понравилось. Пещера оказалась небольшой, глубиной в пять моих шагов, а шириной – восемь. Но в ней было сухо, на полу лежало много водорослей. Их, наверное, натаскали рыбаки, которые укрывались на острове. Волны сюда не доставали. Пещера располагалась довольно высоко, на полпути от берега к вершине скалы. Мы её не заметили, потому что поднимались самым коротким путем, по неглубокой расселине, а надо было на середине подъема свернуть по каменной складке. В пещере остались следы костра, потолок был закопчён, и в углу валялась ещё одна банка из-под консервов.
Надо сказать, что теперь, когда под ногами я чувствовал твердую землю, когда нашлось такое удобное убежище и можно было не бояться дождя и бури, у меня очень исправилось настроение. Честно сказать, мне даже нравилось на острове. Сейчас, думал я, разложим костёр, приготовим обед, принесем из бота матрацы. Я не думаю, чтобы в Воронеже был хоть один мальчик моего возраста, который пережил бы настоящее кораблекрушение, да ещё жил бы потом на необитаемом острове. У нас в школе ни о чем таком и не слыхивали. Потом я вспомнил про Степана, и мне стало совестно за то, что у меня хорошее настроение. Но все-таки мне нравилось на острове.
Вдруг в пещере потемнело. Я обернулся и увидел, что у входа стоит Валька. Она смотрела на нас с презрением.
– Мальчишки, – сказала она, – словно дети малые! Прямо хоть в детский сад вас посылать!
– Почему это в детский сад? – удивился Фома.
– Тут кораблекрушение, – с негодованием сказала Валя, – на необитаемый остров выкинуло, капитан тяжело ранен, а они нашли пещеру и играют тут в Робинзона!
Может быть, она и была права. Мы с Фомой действительно как-то сами не заметили, что довольно долго уже торчим здесь, в пещере, осматриваемся и представляем себе, будто нас выкинуло на необитаемый остров и будто бы мы вроде как Робинзоны. Между тем представлять было совершенно нечего. Нас и в самом деле выкинуло на необитаемый остров, и мы в самом деле были, как робинзоны. Не знаю, как Фому, а меня жизнь научила тому, что интересные вещи случаются только в книжках. И я все никак не мог привыкнуть к тому, что мы переживаем самое настоящее приключение. С другой стороны, Вальке, конечно, не следовало так сразу набрасываться на нас. Ну, сказала бы, пора, мол, делом заниматься, я все. Но разве при её характере она удержится от скандала? Мы не могли допустить, чтобы Валька учила нас, как себя вести. Фома ей сказал резко и коротко, чтоб она не в свои дела не лезла и что тут есть люди постарше и поопытнее её. В частности, например, он, Фома, плавает не первый раз и может считать себя моряком,
– Да, – крикнула Валька, – уж молчал бы лучше! Дед больной, лежит под открытым небом, простудиться может, а ты тут ерундой занимаешься. Хоть ты и моряк, а я побольше тебя в кораблекрушениях понимаю!
Фома рассердился и даже покраснел.
– Тоже мне моряк! – яростно сказал он. – Подумаешь, разбирается в кораблекрушениях! Без тебя обойдутся.
– А вот и разбираюсь, – сказала Валя, – и лучше тебя знаю, что надо при кораблекрушении делать. Во- первых, на необитаемых островах ссориться нельзя. Надо, наоборот, всем быть дружными. Это тебе у нас в Воронеже любая девчонка скажет.
Фома посопел, посопел, насупился и сказал:
– Хоть она и маленькая, а, пожалуй, правильно говорит. Как-никак, мы с тобой, Даня, тут единственные мужчины,
И, конечно, опять последнее слово осталось за Валькой.
– Вы мужчины? – удивленно переспросила она. – Если правду говорить, единственный мужчина здесь – это я.
Сказав это, она повернулась, задрала голову кверху и пошла впереди нас. И нам пришлось идти за ней. Получилось, что она пришла, накричала на нас, научила уму-разуму и ведет теперь вниз. Всегда получалось так, как она хотела.
Внизу ещё и Глафира на нас напустилась. Ну, она-то имела право. Она старше нас, и, потом, капитан передал ей командование. Это мы все слышали.
Фома Тимофеевич дремал. Глафира сидела рядом с ним и иногда клала ему руку на лоб. Она, видно, боялась, не поднимается ли у него температура.
– Скорей, – сказала она. – Перенесите с бота матрацы и одеяла. Надо уложить как следует капитана.
Мы все трое побежали на бот. В трюме было полутемно. Еле-еле проникал тусклый свет сквозь иллюминатор. Мы взяли в кубрике четыре матраца, подушки и одеяла. Сперва сложили всё это на берегу, потом понемногу перетаскали в пещеру. Глафира боялась оставить Фому Тимофеевича. Она сказала, что сначала мы переведем капитана, устроим его как следует, а потом перетащим из бота остальное. Мне неловко было спросить, когда же мы пообедаем, – все-таки сутки мы ничего не ели. Но все об этом молчали, молчал и я.
И вот Глафира осторожно разбудила Фому Тимофеевича. Старик застонал, потом открыл глаза и, когда
