— А я лучше скажу по-русски, — Пэнкок от волнения встал. — Здравствуйте! А мне тоже ответят «здравствуйте», потому что все будут знать русский язык.
— Но как я буду торговать, если у меня нет товаров? — с горечью заметил Тэгрын, словно это ему предстояло делать чуть ли не завтра.
— Товары тебе даст Советская власть, — уверенно сказал Драбкин, поддаваясь общему мечтательному настроению. По существу, он еще и не приступал к своим прямым обязанностям. Драбкину надо было обследовать побережье от Улака до мыса Энмын, представить в Камчатский губревком данные о численности туземного населения, как было написано в инструкции. Ему также предписывалось следить за строгим исполнением советских законов. Кроме того, Драбкин должен был пресекать контрабандную торговлю со стороны американцев.
— Торговать — это, конечно, хорошо, — задумчиво проговорил Тэгрын. — А если мне нужно пойти на охоту — можно это делать?
— Можно, — ответил Сорокин.
— А учителю? — спросил в свою очередь Пэнкок.
— Учителю тоже можно. В свободное от работы время.
Урок чукотского языка продолжался. Некоторые слова в произношении Сорокина и Драбкина вызывали у Тэгрына и Пэнкока взрыв хохота.
Прислушиваясь к чукотскому разговору, Сорокин обнаружил, что этот язык не имеет звонких согласных, в нем есть труднопроизносимые звуки — какие-то смыки в глубине горла, которые показались ему вначале позывами к рвоте.
Связный рассказ о событиях в Улаке, произнесенный Пэнкоком, теперь попеременно звучал то в устах Драбкина, то Сорокина, вызывая неудержимое веселье у чукотских учителей. Учитель и милиционер по очереди скрывались в тамбуре, где их оглушал вой ветра, и оттуда входили в класс, а Тэгрын и Пэнкок приветствовали их громким возгласом:
— Етти!
— Ии! — отвечали они и на следующий вопрос: «Ръапыныл?» — начинали рассказывать о тангитанах, которые приехали учить грамоте жителей Улака.
К следующему перерыву Драбкин вскипятил большой чайник и принес из тамбура замороженную нерпичью печенку.
Пэнкок наблюдал, за тем, как ели учитель с милиционером, и с удивлением отмечал, что ножами они управляются неплохо. А он слышал, что тангитаны едят маленькими железным острогами…
Что за народ тангитаны? Совсем недавно Пэнкок был уверен, что это единое многочисленное племя, расселившееся на необозримых просторах земли. Все они белокожие, волосатые и жадные до пушнины и моржовых клыков. Большинство белых людей плавает на кораблях. В чукотских сказках даже утверждалось, что у них нет своей земли. Тангитаны рождаются и умирают на железных кораблях, без устали бороздя моря. В зимнюю пору, когда с севера надвигаются льды, железные корабли, парусники, как и киты с моржами, отправляются туда, где не замерзают моря. А весной они опять появляются, вслед за кромкой уходящих льдов.
Но оказалось, что тангитаны вовсе не один народ. Теперь Пэнкок делил их на русских и американов. Русские, это те, которые сделали революцию, сбросили Солнечного владыку, который через своих слуг обирал чукчей. Русские делились на бедных и богатых. Бедные люди согнали Солнечного владыку с золотого сидения и объявили свою власть. Американы остались прежними. Они ругали русских, но уже не так откровенно, как раньше. Торговец Томсон даже уверял, что дружит с новой властью, которая позволяет ему торговать с чукчами и эскимосами. В общем, сейчас мир тангитанов для Пэнкока выглядел так: есть тангитаны-русские и тангитаны-американы, в основном, торгующие люди, владельцы парусно-моторных шхун. Они очень богаты.
Сорокин смотрел на Пэнкока и думал: «Хороший парень. Искренне хочет научиться грамоте, русскому языку, и надо помочь ему. Может быть, из Пэнкока получится первый комсомолец-чукча… А правда, почему не создать здесь комсомольскую ячейку? Какая бы это была подмога!»
— Тэгрын, ты знаешь, кто такие комсомольцы? — спросил Сорокин.
— Коо, — ответил Тэгрын. — Тангитаны какие-нибудь.
— Комсомольцы — это молодые большевики.
— Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Тэгрын и перевел слова Сорокина Пэнкоку.
Парень заулыбался, что-то сказал, и Тэгрын рассмеялся.
— Что он сказал? — спросил Сорокин.
— Пэнкок говорит — комчимолы — это как бы телята, а большевики — матерые олени-тыркылыт…
Сорокин улыбнулся:
— Ну, не совсем так, хотя в сущности есть некоторое сходство.
— Это верно, — продолжал он, — из комсомольца вырастет настоящий большевик, коммунист- ленинец.
— Расскажи нам про Ленина! — вдруг горячо попросил Тэгрын.
— Кто он такой? Дух или человек? Великан, как Пичвучин, или обыкновенный, только очень мудрый и знающий, как шаман Млеткын? Расскажи!
— Хорошо… Расскажу… Только Ленина сравнивать с шаманом нельзя… Он…
— Однако я слышал, — перебил Тэгрын, — раньше у Ленина было другое имя — Ульянов…
— Я скажу про Ленина, — Сорокин поднял руку, прося внимания. — Тэгрын, ты переведи Пэнкоку.
— Ленин… — заговорил Сорокин, — он обыкновенный человек. Русский человек, родившийся на берегу реки Волги. Он с детства видел, как богатые люди обирают бедных, издеваются над ними, присваивают себе их богатства. Этих людей в России было много, и главный среди них был русский царь…
Тэгрын переводил. Пэнкок внимательно слушал, посматривая то на Сорокина, то на Тэгрына.
— И Ленин решил: почему это так? Почему богатые люди и русские шаманы-попы должны брать себе все самое лучшее? Почему тот человек, который все делает своими руками, должен помирать с голоду, а те обжираться?..
— Мэркычгыргыт![17]— не сдержал своего возмущения Пэнкок. Он живо представил себе, как огромная толпа оборванных тангитанов тащит добытые ими туши нерп, а алчные толстые люди выхватывают у них добычу и отдают разделывать своим жирным, лоснящимся женам.
— И Ленин подумал: это несправедливо, ведь кто работает, тот должен есть.
— Кэйвэ![18] — одобрил Пэнкок.
— И стал он собирать людей, которые думали так же, как и он. Рабочие люди решили взять власть в свои руки, отобрать у богатых землю. И вот Ленин поднял народ на восстание — победили они богачей, прогнали их, а сами стали настоящими хозяевами своей страны. Ленин говорит, что все народы России должны жить дружно, как братья… Он говорит, что все должны стать грамотными, уметь читать и писать, тогда мы скорее построим новую жизнь… Не только к вам на Чукотку, но и в другие отдаленные уголки нашей Родины Ленин и Советская власть послали людей, которые будут учить грамоте, будут помогать своим братьям.
— А комсомольцы — это первые помощники партии, — добавил Драбкин.
— Теперь я понял, — кивнул Пэнкок. — Я буду комсомольцем!
Ветер по-прежнему бушевал, сотрясая деревянную ярангу. Печка потухла, тепло выветрилось. Пора было расходиться.
Драбкин открыл дверь, ведущую из тамбура на улицу, и застыл в удивлении: впереди светилась гладкая снежная стена, на которой ясно отпечатались доски и дверная ручка.
— Занесло нас, — уныло произнес он.
— Копать надо, — сказал Тэгрын и, оглядевшись, нашел лопату.
Пришлось нагрести внутрь тамбура снегу, прежде чем лопата провалилась в пустоту.
А пурга словно взбесилась: летел снег, вой ветра рвал уши, отбивал дыхание, пригибал человека к земле.
