эмалированную кружку.
Люди, толпившиеся на улице, едва завидев Сорокина с Драбкиным, потянулись в помещение. В зале было необычно тихо. Оглядев собравшихся, Сорокин увидел, что ни Омрылькота, ни Вамче нет. Зато в первом ряду сидит шаман Млеткын. Много было женщин, которые, как обычно, пришли с грудными детьми и тут же начали их кормить, чтобы те не мешали важному разговору.
Первым говорил Тэгрын. Он заметно волновался.
— Настала такая пора, — сказал он, — когда мы должны принять самое важное в нашей жизни решение. Мы много думали о нашем товариществе. И даже название ему подобрали «Красная заря». Потому что такая заря предвещает хорошую погоду и удачный промысел. Мы уверены, что впереди нас ждет новая, счастливая жизнь, мы надеемся, что наша добыча всегда будет богатой… А для этого, товарищи…
Тут он остановился, дрожащей рукой налил в кружку воды.
— Что ты там пьешь? — послышался голос из зала.
— Воду, — поспешно ответил Тэгрын. — Сомневаешься, можешь подойти и понюхать.
Он вытер рукавом губы и продолжил:
— Нынче весь народ нашей страны, которая называется Советская республика, берет заводы, фабрики, землю и машины в свои руки, становится хозяином богатств. Вот и мы должны так поступить. Пусть в нашем Улаке общими станут вельботы и байдары. Это главные наши орудия в промысле, и они по праву должны принадлежать всему народу…
— Вельботы и байдары — это не самое главное, — выкрикнул с места Млеткын.
— Почему? — отозвался Тэгрын.
— Потому что на вельботе и байдаре мы охотимся только летом, а все остальное время охотник с ружьем ходит по льду. Пусть тогда и ружья станут общими.
Присутствующие зашумели. Шаман хорошо рассчитал свой ход: ни один уважающий себя охотник не только навсегда, но и на время не доверит своего оружия даже самому близкому человеку. Когда охотник покупает новое оружие, он понемногу осваивает его — снимает все, что считает лишним, фиксирует прицел на том расстоянии, какое кажется ему удобным, обтачивает приклад, прилаживая его к своему плечу…
— Но именно на вельботе и байдаре мы добываем себе пищу на весь год — моржовое мясо, — возразил Тэгрын. — Мы едим копальхен прошлогоднего забоя до самой весны, до той поры, когда мы заново спускаем байдары и вельботы на воду…
В общем-то это было ясно каждому, но все молчали, напряженно вслушиваясь в разговор шамана с председателем:
— Уж если обобществлять, то все, — заявил шаман. — У некоторых есть маленькие байдарки, что же их оставлять у хозяев? Ведь и на ней можно добыть моржа, если постараться…
— Вот ты и старайся, — подал голос Кмоль. Он встал, шагнул к столу, схватил бутылку из-под виски и хлебнул прямо из горлышка.
— Это вода, — сказал он. Помолчал немного, затем громко, решительно заговорил: — Мы зря ведем пустые разговоры, зная наперед, что пришло другое время и жить надо по-новому. Давайте говорить прямо. Как добыли вельботы Омрылькот и Вамче, всем известно. Как копили песцовые шкурки, выменивая их за дурную веселящую воду, как обирали кочевых людей… На охоте в вельботах Омрылькота и Вамче в основном трудятся другие люди, а большая часть добычи идет хозяевам… Это несправедливо… Каким мы видим наше товарищество? Много мудрить не надо: мы охотились и будем охотиться так, как делали это раньше — так удобней всего. Я думаю, главное — это распределение добычи. А когда вельбот будет общим, то и добыча будет общая… Так я думаю.
— Правильно! — громко сказал Драбкин. — Верно понимаешь.
— А все эти разговоры о том, чтобы сделать общими ружья, яранги и женщин, — это несерьезно и недостойно взрослого человека, — бросил напоследок Кмоль, направляясь к своему месту.
— Есть предложение: передать в общественную собственность народа вельботы и байдары, принадлежащие Омрылькоту и Вамче, — сказал Тэгрын. — Кто за это, прошу поднять руку.
— Всем, что ли, поднимать? — спросила какая-то старушка.
— Всем, всем! — объявила Панана, первой поднимая руку. За ней, сначала робко, потом все смелее и смелее, стали тянуть руки жители Улака.
— Кто против? — спросил Тэгрын.
Против никто не проголосовал.
После этого приступили к выборам председателя товарищества. По предложению Драбкина, председателем товарищества «Красная заря» избрали охотника Кмоля.
— Теперь ты будешь главный, будешь заботиться об общих байдарах и вельботах, — сказал ему Драбкин.
Однако после схода особой радости люди не проявили. Все были как-то подавлены, будто сделали что-то нехорошее. Молча поднялись со своих мест и потянулись к выходу.
— Черт знает что такое! — сказал Драбкин, когда они остались одни с Сорокиным. — Вроде бы сделали нужное, справедливое дело, и все же… Видимо, мы еще не привыкли к этому, еще плохо знаем людей…
Сорокин молча кивнул. На душе у него было так же тревожно, как и до собрания. Од понял, что работы им предстоит еще много… Все оказалось сложней, чем он думал.
Друзья, как обычно, чай пошли пить к Драбкиным. Так уж повелось, что Наргинау заботилась не только о своем муже, но и об учителе.
Шли по улице, пряча лицо от студеного морского ветра. Лед вплотную подошел к берегу и через день-два должен был намертво стать до далекой весны. Ветер был сырой и холодный, он сек лицо и выжимал слезы. Моржовая кожа на ярангах тускло блестела, кое-где еще белел не растаявший с ночи иней. Зима стояла у самого порога.
Со стороны интерната доносились звонкие детские голоса.
У яранги Омрылькота на высокой подставке лежали убранные на зиму байдары. А вельбот, хорошо укрепленный подпорками, стоял на берегу. Точно такая же картина у Вамче.
В уютном чоттагине Драбкина трещал костер, жестяной дымоход уводил дым, оставляя помещение чистым. Наргинау подала на стол холодные моржовые ласты, и Драбкин с Сорокиным молча принялись есть. Но тут дверь отворилась и в ярангу влетел запыхавшийся Тэгрын.
— Вамче застрелился! — выпалил он прямо с порога.
— Как застрелился? — Драбкин вскочил.
— Из винчестера. Сунул в рот дуло и выстрелил. Полголовы снесло.
Сорокин и Драбкин обменялись тревожными взглядами.
— Пошли! — решительно заявил милиционер.
— Может быть, лучше не ходить? — Тэгрын вопросительно посмотрел на Драбкина.
— И правда, оставались бы… — жалобно проговорила Наргинау.
— Надо обязательно пойти. Это касается и Совета, и тем более милиции.
Возле яранги Вамче в напряженном молчании стояли люди. Изнутри доносился плач и причитания.
В дымном чоттагине Драбкина первым встретил Млеткын. Шаман испытующе посмотрел в глаза милиционеру, как бы безмолвно обвиняя его в случившемся.
Драбкин властно отстранил Млеткына. Тело Вамче уже было убрано в полог и прикрыто белой камлейкой.
— Прошу всех посторонних выйти из чоттагина! — строго сказал милиционер. — Здесь останутся учитель Сорокин, председатель Совета и родные покойного!
Убитые горем родственники Вамче коротко рассказали о происшедшем. Было ясно: Вамче не вынес потери своих байдар и вельбота.
Драбкин вынул из полевой сумки бумагу, карандаш и составил по всем правилам протокол. Эта его деловитость, серьезность и важность, с которой он исполнял свои обязанности, внушали уважение.
Сорокин наблюдал за действиями милиционера, невольно ловил полные горечи и упрека взгляды домочадцев покойного и думал о том, что изменить жизнь этих людей, цепляющихся за свое прошлое, нелегко. Вероятно, нужны годы, а может, и десятилетия, чтобы приобщить этот народ к настоящей,
