Белые снега

— Хорошо утешаешь, — усмехнулся Омрылькот.

— Я не утешаю, — ответил Млеткын. — Предостерегаю от необдуманного шага, который может все погубить. Вельботы в порядке, их даже починили, байдары тоже. Люди хорошо помнят, кому они принадлежали. И ещё — большевики на нашей земле долго жить не могут. Рано или поздно они отсюда уедут.

— Пока что-то не собираются, — возразил Омрылькот. — Наоборот, вроде бы прочно сидят. Милиционер женился, дочь у него родилась, живет в яранге и упряжку собирает. Та женщина, что живет в Нуукэне, вышла замуж за Утоюка и, говорят, тоже вот-вот родит…

— Ну и что? — пожал плечами шаман. — Разве такого раньше не было? Сколько детишек родила временная жена Понни Карпентера, однако он все-таки уехал.

— От большевиков удрал.

— И многие другие, — продолжал Млеткын, пропустив мимо ушей замечание Омрылькота, — заводили детей, а потом спокойно уезжали на свою землю.

— Но эти-то не собираются уезжать! — вскрикнул Омрылькот, заставив вздрогнуть шамана. — Ты что — не видишь?

— Может быть, по своей воле и не хотят, но будут вынуждены, — тихо сказал Млеткын, сам в душе не веря этому.

36

Припай унесло и разбило на мелкие кусочки. На морском берегу стало сухо, и Йоо с сыном часто спускалась к морю.

По дороге она обязательно заглядывала к радисту и спрашивала, нет ли вестей о пароходе. Радист беспомощно разводил руками. Но однажды он сказал:

— Пароход вышел из Владивостока. — И показал на карте красный кружочек. На бумаге дорога выглядела не очень длинной, но пароходу, чтобы преодолеть это расстояние, требовался почти месяц.

Радист жалел молодую женщину и даже чувствовал себя виноватым перед ней из-за того, что пароход по пути в Улак будет заходить и в другие селения.

— А вдруг они письма Пэнкока выгрузят где-нибудь в Анадыре или в бухте Провидения? — тревожно спросила Йоо.

— Нет, такого не бывает, — успокоил ее радист.

Пароход пришел ночью, и когда улакцы проснулись, он уже стоял на якоре, украсив собой пустынный морской рейд.

Йоо прибежала в ярангу Драбкина.

— Скорее! Надо послать вельбот! — закричала она с порога. — Там письма Пэнкока.

Драбкин, понимая нетерпение Йоо, быстро оделся и через час на легкой байдаре, вместе с Сорокиным и Тэгрыном, отправился на пароход.

Йоо не уходила с берега. Посадив на шею сына, она смотрела на пароход, на маленькую байдару и ждала, ждала, когда наконец привезут ей весточку от Пэнкока.

— Наверное, они там уселись чай пить, — недовольно ворчала она, обращаясь к сыну. — Будто пароходный чай лучше нашего.

Наконец байдара отвалила от парохода и направилась к берегу.

Йоо забеспокоилась, засуетилась и, наверное, шагнула бы ей навстречу, но Наргинау удержала ее. И все же, когда байдара ткнулась носом в прибрежную гальку, Йоо влезла в волну.

— Есть письма! Есть! — закричал ей Сорокин и показал толстую пачку конвертов. — Очень много писем!

Йоо подлетела к Сорокину, схватила их, сунула за пазуху и кинулась в свою ярангу.

Весь день разгружали пароход. Капитан торопил: ему еще надо было зайти в селения, расположенные от мыса Дежнева до устья Колымы.

Разгрузку закончили на второй день.

И тогда Йоо снова появилась на берегу.

— Очень много написал Пэнкок, — сказала она Сорокину и счастливо улыбнулась. — Про всех вас написал, скучает он там… домой хочет… Ты прочитай…

— Хорошо. Давай вечером соберемся у тебя в яранге.

Йоо приготовила угощение, заварила свежего чаю и стала ждать друзей. Наконец пришли Сорокин, Драбкин, Наргинау. Йоо бережно передала письма Сорокину. Тот разложил их в хронологическом порядке и принялся читать.

«Капитан хорошо заботился обо мне, — писал Пэнкок. — Моя одежда оказалась слишком жаркой для тангитанской земли, и я поменялся с капитаном. Он дал мне свой костюм и даже фуражку, так что в поезде меня принимали за моряка и называли «братишка». В Анадыре ко мне присоединился чуванец Анемподист Косыгин. Он хорошо говорит по-русски и по-чукотски понимает. Видом своим он настоящий тангитан, потому что его предками были древние русские казаки. Все оказалось так, как описывали нам учителя и как рассказывал милиционер Драбкин. Действительно, здесь есть железные полосы, которые никогда не кончаются. И едешь, как в собственной яранге. К поезду я привык быстро. На остановках ходил за кипятком для чая, покупал огурцы и помидоры, яблоки — это такая еда у тангитанов. Вкусная, но со свежей моржовой печенкой, конечно, не сравнить…

В поезде, когда я показал бумагу, которую дал мне Сорокин, все стали помогать мне, много рассказывали о России. Когда мы переехали Уральские горы, то попали в грозу. У нас такого не бывает. Я думал, что пришел конец. Очень страшно было.

Зато в Москву приехали в ясный солнечный день. Сначала купили билет на Ленинград. Времени до поезда было много, и мы отправились на Красную площадь. Ехали на извозчике. Лошадь везет. Сильное животное! Три человека сели в повозку, а она все идет. Едем, а кругом такие высокие дома, поверить трудно, что люди их сделали. Красная площадь мне понравилась. Просторно там. И Кремль стоит красивый. Внизу река блестит, и дома в ней отражаются. А над башнями красные звезды — они издалека видны. Хорошо, в общем.

В Ленинград приехали вечером. И опять нам помогла бумажка, которую написал Сорокин. Люди довели нас до самого Института народов Севера. А что это такое, об этом я напишу в другом письме…»

Следующее письмо читала Наргинау.

«Институт народов Севера поначалу показался мне большой ярмаркой, на которую собрались жители всего Севера. Есть тут и нанайцы, и ненцы, и ханты, и манси, и кеты, и селькупы… Есть даже юкагир с Колымы.

А недавно мы побывали в гостях у профессора Богораза, у того самого, которого в наших легендах называют пишущим человеком Вэипом. Он говорил со мной по-чукотски. А книг у него… видимо- невидимо… Вот бы нам на Чукотку столько!.. Богораз водил нас в Академию наук. Это самое высокое научное учреждение. Туда собираются самые умные люди, в основном старички с белыми бородками.

В Академии был большой сход. Говорили о Северном морском пути. Выступал там профессор Шмидт. У Шмидта — тоже бородка, но не такая, как у академиков, а черная, длинная. На карте, которая висела позади него, он рисовал будущие морские пути. Он рассказывал о каких-то особых кораблях, которые смогут пробиваться сквозь ледовые поля, о машинах, которые будут добывать из земли, из-подо льда, богатства. И еще о многом рассказывал он… Очень интересно было. А торбаза, что ты вышила, Йоо, всем тут понравились…»

Наргинау отложила письмо в сторону.

— Устала читать, — сказала она, вздохнув, и попросила налить чаю.

Третье письмо снова читал Сорокин.

«Я очень много читаю. И это не дает мне скучать. Узнаю много нового, интересного и думаю о том, сколько еще предстоит сделать нашему народу. Сильно мы отстали… Здесь и электричество, и железная дорога, и трамвай по городу ходит, а у нас… Ну, ничего, когда-нибудь и на Чукотке все это будет. Обязательно будет. Нужно только учиться… Вот я и стараюсь. А школа наша стоит на берегу Обводного канала: это такая узенькая речушка. Зато Нева широкая, но зверь в ней не водится. Вчера полдня простоял