Впервые в жизни тундровый житель входил в храм тангитанского бога.
Сначала в дымной полутьме он ничего не мог разглядеть. Похоже было на чоттагин [холодная часть яранги (чук.)], когда собирается множество гостей и костер горит не потухая.
У алтаря он заметил огромный медный сосуд, похожий на котел. Сходство подтверждалось водой, налитой в него.
— Варить что-нибудь собираются? — шепотом спросил Армагиргин Кобелева, кивнув на сосуд.
— Вас будут в нем крестить, ваше сиятельство, — ответил Кобелев.
С ужасом поглядывая на купель-котел, Армагиргин уже не слушав слаженного священного песнопения, исполняемого хором молодых якутов.
Отец Дионисий разглядел своим проницательным оком растерянность Армагиргина, подошел и ласково коснулся мягкой рукой:
— Бог милостив…
Бог… Кто знает, каков он окажется для тундрового оленевода?
Размышления Армагиргина прервал отец Дионисий. Он подвел чукчу к священному сосуду, продолжая протяжно петь. Изредка на помощь ему вступал якутский хор, и ровное пение молодых голосов тревожило душу еще больше, словно посвист долгой полярной пурги.
Армагиргин, уже не властный над собой, крепко закрыл глаза: будь что будет…
Он ощутил бритой макушкой холодные капли, струйка воды скатилась на лоб, на нос, упала на верхнюю губу. Армагиргин невольно слизнул каплю и открыл глаза.
Отец Дионисий уже протягивал ему крестик на тонкой металлической цепочке.
Армагиргин наклонил голову и почувствовал кожей холодок стылого металла.
После крещения дни покатились, как снежные комья, пропитанные дурной веселящей водой.
Пора было ехать домой, в родную тундру. Надвигалась весна. Скоро тронутся реки, зарых-лится снег, обнажатся каменные склоны, и по ним уже не пройдут деревянные полозья легких нарт…
Губернатор прощался с Армагиргином торжественно, не скрывая, однако, радости по поводу отъезда долгого и беспокойного гостя. Он устроил большое сборище, на которое сошлись знатные и именитые лица губернского города — купцы, священнослужители, чиновники, и богатые якуты.
Губернатор произнес большую речь, которую старательно перевел исправник Кобелев. Армагиргин, снова вынужденный облачиться в мундир с кортиком, слушал заверения, произносимые от имени брата — российского императора, пожелания верной и исправной службы жителям далекой окраины царю, вере и отечеству.
В своем ответе чукотский король Армагиргин был краток. Он поблагодарил брата-императора в лице якутского губернатора за гостеприимство и обещал российским купцам и чиновникам давать предпочтение перед американскими.
Губернский город долго маячил на горизонте высокими дымами от множества печей.
Впереди лежал долгий путь на родину.
В родном стойбище Армагиргин обнаружил, что за время его отсутствия стада сильно поредели — часты были нападения волков, копытка косила оленей, да и пастухи разленились без твердой хозяйской воли.
Наведя порядок в своем стойбище, он отправился в путешествие по северным и северо-восточным тундрам.
Глава чаунских чукчей Леут отвел для жительства Армагиргину самую ветхую ярангу. Даже угощение дурной веселящей водой не расположило владельца огромных стад. Леут с усмешкой слушал рассказы Армагиргина о Якутске.
Так же сдержанны были и восточнотундровые эрмэчины [Глава оленьего стойбища. Дословно — сильнейший].
Армагиргин соблазнял их преимуществами дружбы с русскими, но Леут вытащил в ответ хорошо упакованный американский табак, раскурил его и дал попробовать гостю. А на его связку черного табака, принесенного в дар, и глядеть не стал, велел отдать пастухам…
Армагиргин вернулся в свое стойбище раздосадованный и разгневанный крахом его надежд. Но вечерами, напившись, он надевал свой мундир, цеплял кортик, воображая себя русским царем, велел домочадцам называть его не иначе как 'ваше величество Солнечный владыка'. Исправник Кобелев наотрез отказывался величать его таким образом и увещевал:
— Пошто дуришь, оленья морда? Какое из тебя величество, прости господи душу твою грешную…
Теперь о его королевском звании чукчи упоминали не иначе как с усмешкой.
Лишь некоторые русские еще выказывали знаки уважения, особливо когда Армагиргин появлялся в Маркове, старинном казацком селении в верховьях великой чукотской реки Анадырь.
Давно помер верный друг — исправник Кобелев, другие люди появились на реке: в Маркове и в Ново-Мариинском посту.
Марково ближе всего к стойбищу и к пастбищам Армагиргина. Оттуда чаще всего и наезжали русские и более всех лекарь Черепахин, в пьяном виде состязавшийся с шаманом Эль-Элем. Поначалу он был послан якутским губернатором во исполнение просьбы Армагиргина о медицинской помощи. В первый же год Черепахин выгодно променял весь запас медицинского спирта на пушнину, и с той поры забота о выгодной торговле стала для него превыше охраны здоровья тундровых жителей.
Армагиргин втайне презирал Черепахина, которого недолюбливали его же собственные соплеменники и пуще всех купец первой гильдии Малков, владелец больших складов, обшитых гофрированным светлым металлом.
Так текла жизнь. И оставалось ее, наверное, уже немного — это пугало Армагиргина, словно чернеющая на пути бездонная пропасть.
Насладившись запахом теплого дыма и уваривающегося мяса, Армагиргин кашлянул, давая знать женщинам, что он проснулся и готов к утренней трапезе.
Поклевав одного, другого, Армагиргин недовольным жестом отодвинул от себя деревянное блюдо- корытце и потребовал чаю. Хлебнув немного, он гневно спросил:
— Отчего чай такой слабый? Подбежала Гувана.
— Заварки больше нет… Вывариваем старый да траву добавляем…
— Сами вылакали, ненасытные! — заорал Армагиргин и замахнулся, на женщину. — Нет чтобы сберечь для хозяина! Негодные!
Однако бить Гувану Армагиргин не стал, вспомнив вдруг свой утренний сон.
— Где та женщина? — грозно спросил он замершую в ожидании удара Гувану.
— Какая женщина?
— Что из Голодного стойбища пришла.
— У Теневиля остановилась, — тихо ответила Гувана.
— Как ее зовут?
— Милюнэ, — еле слышно выдохнула Гувана.
— Подать мне мундир с ножиком тангитанским!
Это было так, необычно, что Гувана осмелилась поднять глаза на мужа: давным-давно он не надевал царский мундир.
Пастух Теневиль, молодой парень, жил в одной из задних яранг. Кто-то сказывал, что парень не совсем в уме — что-то вычерчивает на обертках чая да на дощечках из товарных ящиков выцарапывает. Будто бы изобретает чукотский письменный разговор вроде тангитанского. (Совсем рехнулся парень. За оленями бы лучше доглядывал. Своих потерял, теперь и хозяйские порастеряет.)
Гнев накипал в душе Армагиргина, заставляя прибавлять шаг, спешить в дальнюю, самую последнюю ярангу стойбища.
Теневиль только что вернулся из стада.
Он наслаждался отдыхом и покоем у мехового полога.
Года два назад его озарило.
Он знал, что тангитаны, кроме словесного разговора, имеют еще и начертанный на бумажных листах, сшитых вместе, называемых коротким словом — книга. Слышал Теневиль от стариков, что этот разговор —
