прибыли брал куда гуще, нежели купец. Черепахин завел отличную собачью упряжку, нанял в каюры Ивашку Рольтыта. Куда бы ни приехал Черепахин — повсюду у него были должники, повсюду он чувствовал себя не столько желанным гостем, сколько хозяином.
Свободными от долгов были несколько владельцев стад, таких, как Армагиргин.
Черепахин уже был здесь в пору долгих зимних ночей, забрал пушнину и умчался на быстроходных собаках обратно в Маркове
Нынешний его приезд был неурочен, и Армагиргин издали пытливо разглядывал упряжку и ее хозяина в полосатой яркой матерчатой камлейке, стоящего возле собак и груженой нарты.
— Здорово, ваше величество! — крикнул еще издали Черепахин.
Армагиргин с годами начал понимать, что в таком обращении более насмешки, нежели уважительности, но уже привык, и в ответ, как это водилось, задал обычный свой вопрос:
— Как поживает мой брат Николай?
— Худо с твоим братом, — мрачно отвечал Черепахин.
— Заболел? — с сочувствием спросил Армагиргин.
— Хуже…
Армагиргин вспомнил разговоры о большой драке между тангитанами, — На войне погиб?.
— Если бы так, — с прежней мрачностью процедил сквозь зубы Черепахин. — Скинули царя, нету его больше у российского народа…
— Как — скинули? — растерянно пробормотал Армагиргин. — Кто же осмелился?
Армагиргин почему-то представлял Солнечного владыку, российского царя, восседающим на высоком золоченом сиденье.
— Что же будет? Как вы, русские, будете жить без власти? Это мы, чукчи, привыкли вольно, а вы?
— Нынче и у нас будет воля, народная власть, — туманно пояснил Черепахин.
Армагиргин никак не мог уразуметь новость.
— Бедный мой брат! — сочувственно произнес Армагиргин и с удивлением ощутил, как по ею щеке покатилась слезинка.
Глава вторая
Пост Ново-Марцинск (старое название города Анадыря), являвшийся центром всей Анадырской округи, насчитывал несколько десятков построек. Население поселка в основном было русское. Но проживало также несколько десятков семей чукчей, чу-ванцев, камчадалов, занимавшихся главным образом охотой, рыбной ловлей, ка-юрством — извозом…
Две высокие металлические мачты придали облику Ново-Мариинского поста новый вид. И откуда бы ни приближался путник — с верховьев ли реки, с моря или из-за одинокого скалистого острова Алюмка, торчащего посредине лимана, он видел эти ажурные мачты, вознесенные в небо, еще более подчеркивающие убожество анадырских жилищ.
Поселение разделяла тундровая речка Казачка, берущая начало у подножия горы Святого Дионисия к югу от Анадырского лимана.
Радиомачты были поставлены Российско-американской компанией по сооружению всемирной телеграфной линии через Америку, Берингов пролив, Азию. — в Европу. После успешной прокладки подводного кабеля по дну Атлантического океана надобность в постройке трансазиатской телеграфной линии отпала, но в память об этом кое-где остались вот такие мачты.
Над Ново-Мариинским постом висело низкое облако черного угольного дыма, хорошо заметное со льда Анадырского лимана. Жители деревянных домишек не торопились вставать: купеческие лавки открывались не ранее полудня, а уездное правление, располагавшееся в. большом доме у самого устья реки Казачки, в иные дни вообще оставалось под замком; особо срочных дел у его начальника Царегородцева не было. Так же редко посещал присутственное место секретарь, который больше сидел за картами у Ивана Тренева, местного коммерсанта, которого знали от Ново-Мариинского поста до далекого Уэлена.
Тымнэро держал путь на высокие мачты. На душе против зимней мрачности было куда светлее: худо-бедно, а зима оставалась позади..
Трудно было в этом году. Рыбы едва-едва наловили. Того, что оставалось в кислых ямах, вряд ли хватит до новой путины.
В верховье вовсе ничего не попадало Иные бросали яранги и подавались к кочевникам: там хоть изредка перепадал кусок старой жилистой оленины. Нищета такая, что иные анадырские соплеменники Тымнэро часто копались вместе с собаками на тангитанских помойках. Гордость свою начисто утратили… Да и какая гордость, если есть хочется. Тымнэро вспомнил своих детишек — мальчонку и девочку, совсем еще крохотных.
Тяжело груженная нарта пересекла гряду прибрежных торосов, поднялась на материковый берег и проехала мимо дома уездного правления. Переводчик из чуванского рода Колька Кулиновский очищал от снега крыльцо.
— Амын етти, паря! — приветствовал он Тымнэро. — Однако, мольч, погодка доспелась нонче…
Куликовский говорил на старинном анадырском иаречни, и смысл его слов был таков: здорово, нарень… погода хорошая установилась., Чукча Тымнэро и этот русский язык едва понимал, а из настоящего российского разговора едва доходили до него лишь отдельные слова.
Нарта выбралась на ровное место, и Тымнэро, усевшись верхом на угольный мешок, подъехал к радиостанции.
Радист Асаевич не слышал, как вошел Тымнэро.
Он машинально читал азбуку Морзе, точки и тире складывались в слова… 'Ввиду отречения государя от престола… старое правительство низложено…' Вдруг что-то словно изнутри ударило Асаевича. Он схватил ленту; поднес к глазам, нашел начало и вполголоса стал читать: 'Ввиду отречения государя от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, который также отрекся, старое правительство низложено. Войска перешли на сторону нового правительства, образовавшегося из членов Думы, составившего Временный исполнительный комитет Государственной думы. Распоряжения его беспрекословно должны выполняться. По всем случаям, вызывающим сомнение, обращаться за разъяснением ко мне. Предлагаю поддерживать строгий порядок и спокойно и непрерывно продолжать работу.
За губернатора Чаплинский'.
Асаевич дочитал телеграмму и дрожащими руками снял копию.
Только после этого, вспотевший от волнения, растерянности и страха, он обернулся и увидел стоявшего в безмолвии каюра Тымнэро.
— Ты что подглядываешь, дикоплеший?
— Уголь варкын [Уголь есть], - ответил Тымнэро, привычный к такому обращению.
— Почему не постучался? Сколько раз тебе говорено? Да неужто вас ничему путному не обучить? Дикий и есть дикий, даром что человечье обличье имеешь… Ну, что стал, идол? На тебе деньги!
Асаевич сунул в руку Тымнэро смятые бумажки и приказал:
— Отвезешь меня на нарте! Давай шевелись, дикоплеший!
По улице селения двигался кто-то закутанный в оленью шубу. Приглядевшись, — Асаевич узнал Тренева, славившегося некоторой смелостью суждений среди верхушки Ново-Мариинского поста.
— Здорово, Асаевич, что такой хмурый? Плохие новости?
Асаевич замялся: Тренев — человек знающий. Поговаривали: в свое время пострадал от правительства. Какое-то темное дело было, да сам Тренев не лк?бил об этом вспоминать. Он может дать дельный совет.
