как бы природная особенность белого человека, тангитана, как его светлая кожа, обильная растительность на лице… У. каждой тангитанской породы свой начертанный. язык — у американцев свой, у русских свой… Теневиль подолгу разглядывал значки на товарных ярлыках, чайных и табачных обертках, стремясь вникнуть в тайну обозначенных слов. Он даже украдкой прикладывал к уху печатные слова в надежде услышать какие-то звуки.
И тогда он понял: начертанный разговор — это просто обозначения слов, точно так же, как слова обозначают предметы. Если нарисовать маленького человечка, а рядом с ним оленя, то будет это оленный человек, в отличие от человечка рядом с моржом, выражающего морского охотника.
Выпросил у торговца-фельдшера Черелахина огрызок карандаша, который берег пуще глаза, и стал писать на настоящей бумаге — чайных обертках, табачных упаковках.
Шаман Эль-Эль, сын покойного Эль-Эля, взявший имя отца, попробовал высмеять пастуха, но Теневиль дерзко ответил, что придет время — и он запишет значками шаманские заклинания.
Понемногу Теневиля с его значками оставили в покое — никому он вреда не делал, никому не досаждал.
Неожиданный приезд дальней родственницы Милюнэ надо было запечатлеть на особом листочке, куда Теневиль записывал все примечательные события. Правда, значков было маловато, чтобы рассказать обо всем, что претерпела Милюнэ на пути в стойбище.
В Голодном стойбище издавна селились мало-оленные, а то и вовсе потерявшие свои стада. Каждую зиму вымирали целыми семьями от голода и болезней. Прошлой осенью скончались брат и мать Милюнэ, оставив ее круглой сиротой. А виной тому было то, что рыба перестала доходить до Голодного стойбища. Двое владельцев больших сетей японец Сооне и русский промышленник Грушецкий перегородили Анадырь и стали брать всю рыбу себе.
В поисках еды и родичей пустилась Милюнэ в тундру, в стойбище Армагиргина, в ярангу Теневиля и Раулены,
Милюнэ и Раулена вполголоса переговаривались у костра, обсуждая свои женские дела, а Теневиль пытался изобразить историю девушки на берегу голодной реки Анадырь. Все они — и Теневиль и Раулена, и Милюнэ — были людьми одного рода, и предки их жили в долине тихой реки Танюрер.
На миг свет в распахнутой двери померк, и в. проеме возник странно одетый. человек.
— Како! — сказал в удивлении Теневиль.
— Кыкэ! — в один голос воскликнули женщины.
— Это я, — громко сказал Армагиргин, и все тотчас узнали не только его голос, но и его самого.
Армагиргин оглядел женщин и, задержав взгляд на Милюнэ, произнес:
— Раулена да Милюнэ — родичи пушистых грызунов…
Трудно было уразуметь, какой таинственный смысл крылся в этом выражении, и обитатели яранги промолчали.
— Откуда у тебя чайная бумага? — подозрительно спросил Армагиргин. — Чая в стойбище нет, опивки старые заваривают.
— Милюнэ немного принесла, — ответил Теневиль.
— Можем угостить, — услужливо сказала Раулена, — только что заварила.
Армагиргин принял из рук Раулены большую фарфоровую чашку, оплетенную проволокой, чтобы не развалилась на куски, и шумно втянул в себя пахучий напиток.
Милюнэ ловила на себе цепкий, будто царапающий взгляд Армагиргина и с тоской понимала значение его жадных, ищущих глаз.
Армагиргин пил чай, оглядывал чоттагин со скудной утварью и все же чувствовал нечто вроде зависти к Теневилю. Он дивился этому чувству: ну чего же завидовать тому, у которого ничего нет?
Армагиргин поставил опорожненную чашку.
— Однако что будешь делать с женщиной? — спросил он.
— Пусть живет у меня, — сказал Теневиль.
— Второй женой берешь? — усмехнулся Армагиргин.
— Рад был бы, но пуста моя яранга, оленей своих не имею, — ответил Теневиль.
— Об этом я и толкую тебе, — сказал Армагиргин. — Что зря женщине пропадать? Пусть перебирается в мою ярангу… Будет мне новой женой…
Женщина молчала, и в это мгновение она и впрямь напоминала испуганного, затравленного волком зайчонка.
— Такое счастье приходит человеку не каждый день, — продолжал Армагиргин, чуя невысказанное сопротивление и неодобрение и со стороны Теневиля. — Войдя в мою ярангу, ты сделаешь своего родича Теневиля и моим родственником. Появятся у него олени, станет он владельцем стада, и никто его не будет больше попрекать бедностью… Торговать будет с Черепаком, а может, даже и самим Малковым, много у него будет бумаги от чайных и табачных оберток для забавы… — Армагиргин не сдержался и сам усмехнулся своей речи. — Ну, что молчишь?
Милюнэ заплакала. Он встал, подошел к девушке и положил ей руку на плечо.
— Поплачь, поплачь, это бывает, — ласково произнес Армагиргин. — Так было и с первой моей женой, и со второй, Гуваной. — Армагиргин поправил на поясе кортик и попросил еще чаю.
Пока он пил, Милюнэ всхлипывала все громче и громче, заставив насторожиться спящих в чот-тагине собак.
— Теневиль, не отдавай меня этому старику… Не хочу к нему… Буду тебе верной рабой, лучше ты меня возьми себе второй женой…
Армагиргин был так удивлен, что даже отставил чашку с чаем и повернул голову в сторону девушки.
— Неразумное говоришь, — увещевая, заметил он. — Теневиль еле себя с женой может прокормить, на что ты ему — второй женой?
— Теневиль, что ты молчишь? — услышал Теневиль голос жены.
Слушая разговор, Теневиль видел, как дрожала Милюнэ всем телом, напоминая испуганного звереныша, и жалость охватила его.
Он решительно встал между Милюнэ и Армагиргином.
Армагиргин, не ожидавший такого, удивленно посмотрел на пастуха.
— Видно, ты весь свой разум потратил на пустое придумывание значков. Идем, женщина!
— Она не пойдет, — повторил Теневиль.
Он старался говорить спокойно, пряча свой гнев. Еще сегодня утром он и думать не посмел бы так разговаривать с хозяином стойбища.
— Ах ты безоленный мышеед! — закричал Армагиргин. — Да я тебя выгоню из моего стойбища, и пропадешь ты с голоду и холоду в тундре! Мэркырчгыргын! [Чукотское ругательство]
— Мэй! Мэй! — послышалось снаружи яранги. — Черепак приехал!
Армагиргин сгреб со стены яранги вывешенную для просушки камлейку [Верхний балахон из ткани или оленьей замши для защиты от снега меховой одежды] Теневиля, торопливо напялил на себя и выскочил из яранги.
— Худо нам теперь будет, — пробормотал Текевиль. — Хозяин обиду хорошо помнит… И тебя все равно не оставит в покое.
— Что же делать? — тихо спросила Милюнэ.
— Уезжай отсюда, если и вправду не хочешь становиться третьей женой Армагиргина.
— Куда ехать?
— В Мариирский пост, — ответил Теневиль. — Там много народу. Живут не больно богато, но еда всегда есть. На прибрежной тундре поставил года три назад ярангу мой двоюродный брат Тымнэро.
Милюнз в знак согласия низко наклонила голову.
Модест Черепахин торговал с чукчами просто и понятно: осенью он получал закупленные во Владивостоке и в Номе товары и тут же раздавал тундровым чукчам и береговым рыбакам в кредит. В несколько дней Модест Черепахин избавлялся от своих товаров и, посмеиваясь, смотрел, как купец первой гильдии Малков утеплял свои склады, нанимал сторожей, заводил какие-то специальные договоры- обязательства. Конечно, у Малкова размах поболее, чем у Черепахина, однако же фельдшер в иные годы
