сомнением сказал Безруков Булатову. — Сейчас уже осень, и американские шхуны ушли от берегов Чукотки.
— Я смотрел по карте, — ответил Булатов. — Берингов пролив совсем неширок. Верст сто, Да еще два острова посередине. Зимой прихватит льдом — запросто можно перейти.
— Точно! Морозы здесь крепкие, говорят, даже реки до дна замерзают, — поддержал Дмитрий Хваан.
— В августе — и такая холодина, — зябко запахивая бушлат, сказал Безруков. — А не страшно через Америку-то?
— Мне не страшно, — пожал плечами Булатов. — Где я только не был! С пятнадцатого года добираюсь до дому — через Францию, вокруг Африки, Сингапур, Шанхай… Навоевался я — вот! — Булатов полоснул себя по горлу ребром ладони. — И неизвестно, за что и за кого!.. Домой охота!.. Буду крестьянствовать Мне бы на пароход наняться, который в Европу идет, а еще лучше — в Швецию, Норвегию или в Финляндию.
— А сам-то родом откуда? — спросил Хваан.
— Смоленский я…
— Ну, смоленские всегда домой доберутся, хоть с луны, — засмеялся Безруков. — А кто тебя там ждет? Небось невеста?
— Не успел невесту завести, — ответил Булатов. — Родители там у меня, братья, сестры да хозяйство… Старикам уже тяжеловато. К тому же, говорят, землицы добавили крестьянам,
— Там Советы, — задумчиво сказал Безруков. — Они насчет земли — строго, кто работает, тот и землей владеет.
— А разве это не справедливо? — поднял голову Булатов.
— Оно-то справедливо для крестьян, — ответил Безруков. — А помещик-то по-иному мыслит…
— С помещиками у нас особый разговор, — мрачно заметил Булатов.
Хваан поднял жестяной чайник и разлил остатки чая: пресной воды на судне оставалось уже немного, и ее выдавали строго по норме — два литра на человека в день.
Ново-Мариинск упоминался уже как желанный и вожделенный край. Говорили об оленьем мясе, о тучных стадах, которые бродят между домами — бери и режь, о богатой рыбалке, о нерестилищах, где кета так гусго идет, что ее можно лопатами черпать.
У входа в Анадырский лиман сторожевым зверем лежал остров Алюмка. Булатов стоял на носу корабля рядом с Безруковым и Хвааном, старвясь издали разглядеть столицу Анадырского края «Томск» медленно входил в воды лимана, серо-коричневые, пересекаемые во всех направлениях белыми спинами белух, гоняющихся за рыбными косяками.
На низких берегах вдали синели горы, за мысом виднелись ажурные мачты радиостанции. Вглядевшись в берег, Булатов показал вперед:
— Вон домишки! Видите?
Да, столица Анадырского уезда с морокой стороны выглядела довольно жалко. Пассажиры, сгрудившись у борта, молча смотрели на берег
'Томск' втягивался в Анадырский лиман, используя приливное течение. Из дымовой трубы несколько раз вырывался, хриплый гудок, и белый пар растворялся в небе.
Было солнечно и ветрено.
Булатов поднял воротник бушлата.
— Ну, как она тебе, чукотская земля? — весело спросил его Безруков, хлопнув парня по плечу.
— Одно только скажу — не завидую вам, — ответил Булатов.
— Оно верно, — согласно кивнул Безруков. — Невеселая земля.
С берега на черном кунгасе, буксируемом пыхтящим от натуги катером, плыли люди. Все они, задрав головы, смотрели вверх, стараясь отыскать среди приезжих кого-нибудь из знакомых.
С борта спустили веревочный трап, и анадыр-цы, цепляясь за скользкую веревку, поднялись наверх.
Поближе к трапу подошел Громов. На нем был мундир царского офицера с золочеными пуговицами. В военную форму обрядились и Стру-ков, и вся его милицейская команда.
Перед ними вытянулись прибывшие на пароход члены ново-мариинского Комитета общественного спасения.
— Мы рады вас приветствовать в столице Чукотского уезда Ново-Мариинске, — учтиво произнес один из них, рыжеватый господин в черном пальто с маленьким бархатным воротником.
Громов представил своего секретаря Толсти-хина, мирового судью Суздалева и начальника милиции Струкова.
Багаж пассажиров уже был уложен в грузовую сеть и лебедочной стрелой опущен за борт в кунгас. Туда же были уложены и нехитрые пожитки Булатова и его спутников — Безрукова и Хваана.
Берег приближался, а позади, на рейде Анадырского лимана, оставался «Томск». Булатов вглядывался в толпу встречающих. При всей разношерстности собравшихся на берегу людей что-то в них было общее. То ли серая, засаленная одежда и меховые шапки, несмотря на довольно теплую погоду. То ли выражение лиц… В них было нескрываемое любопытство, не утоленная еще после долгой полярной зимы жажда по новым лицам, голосам, новостям.
В стороне стояла молодая чукчанка в коротком, тесно облегающем полные плечи черном жакете. Черные волосы выбивались из-под цветного платка, обрамляя смуглое миловидное лицо.
Катер лихо подвел к берегу широкую корму кунгаса.
На берег сошли вместе и остановились чуть поодаль от толпы, сомкнувшейся вокруг представителей новой власти.
Изредка из-за спин мелькало лицо девушки с любопытными черными глазами, и Булатов против воли несколько раз поглядывал на нее.
— Скажи-ка, красавица, где тут живет Арене Волтер? — учтиво обратился к ней Безруков.
Девушка подняла глаза, встретилась взглядом с Булатовым и смущенно прикрыла лицо концом рукава.
— Вон стоит. — Девушка показала на светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.
Безруков пошел к нему.
Представители власти в сопровождении встречавших медленно направились к зданию уездного правления. Процессию сопровождали любопытствующие собаки.
За всем этим издали наблюдали несколько оборванцев с темными, почти черными лицами.
— Арене Волтер, — познакомил Безруков, подведя светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.
— А те кто такие? — спросил Булатов, кивнув в сторону оборванцев.
— Местные жители, — ответил Волтер, — Чукчи. Эй, Иван Куркутский!
Человек походил на русского.
— Здравствуйте, добрые молодцы, — поздоровался он — Доспели, мольч, до Анадыря-то? Ну, ну, живите тут…
— У Михаила изба как? — спросил его Волтер.
— Пустует, оннак, — ответил Куркутский, — Можно там жить, только печку поправить,
— Печку поправим, — сказал Волтер.
Изба Михаила Куркутского встретила гостей пустотой и сыростью: хозяин жил у старшего брата, а в свое жилище складывал всякую ненужную рыбачью рухлядь.
Арене Волтер по-хозяйски оглядел жилище, потрогал расшатавшиеся кирпичи в плите, ковырнул пальцем растрескавшуюся замазку на крохотном закопченном оконце и удовлетворенно произнес:
— Ничего, починим. Зимовать можно, Булатов осмотрелся и сказал:
— Ну, я зимовать тут не буду.
Арене Волтер удивленно посмотрел на него.
— Он у нас в Америку собирается, а оттуда на Смоленщину, — с улыбкой пояснил Хваан.
— Какой дорогой? — спросил Волтер.
— Попутным судном или зимой по льду… Волтер посмотрел на парня и, убедившись, что тот говорит
