– Я не верю в это. Тысячу раз я думала о вашей женитьбе, о том, какая она, ваша жена. Но стоило мне встретиться ней, и я все поняла.
Он резко развернулся к Эри, пораженный ее мягким тоном.
– Она сама себя не любит, Бартоломью. В ваших глазах она видит отражение ее собственной ненависти к самой себе, и она не может простить вам этого. Она нуждается в добром отношении.
– Как же! Доброе отношение, – он резко уселся на скамью у окна и мрачно уставился на пустынный сад. – Когда она первый раз появилась у нас, то казалась такой уязвимой, такой… потерянной. Мне стало жаль ее. Папа сказал, что у меня совершенно дурацкие представления о женщинах. Он был прав – я видел в Хестер трагическую героиню, страдающую от несправедливости жестокого мира.
Он коротко рассмеялся, но в его смехе звучала горечь.
– Когда папа умер и она поняла, что я в ней больше не нуждаюсь, что она снова осталась без крыши над головой, она…
Он соскочил со скамьи пошел к двери. Дела и так были слишком плохи. Ему вовсе не хотелось, чтобы у Эри появились дополнительные причины не любить Хестер. Или жалеть его. Положив руку на дверную ручку, он приостановился.
– Не слишком доверяйте ей, нимфа. Хестер никогда ничего не забывает и не прощает.
Беспокойство Эри возросло, когда они взошли на борт парохода «Генриетта Вторая» у Франт-стрит и пароход, пыхтя, двинулся вверх по реке, почему-то называющейся «Хоквартонская топь». Ей стало нехорошо, когда палуба под ногами начала раскачиваться. Она посмотрела через борт на темную воду и постаралась совладать с охватившей ее паникой. Топь выглядела как самая обычная река, но в месте слияния с рекой Тилламук эта река расширялась, а перед впадением в залив достигала четверти мили в ширину.
Она не ожидала, что залив окажется таким большим. Место на северном берегу под названием «Бэй- Сити», которое ей показал Бартоломью, выглядело темным неясным пятном. Южный берег, на котором высился покрытый папоротниками и зарослями бузины утес, был близко, но не настолько близко, чтобы страх Эри уменьшился. Если бы пароход затонул на реке, у нее был бы шанс добраться до берега, но в море это выглядело безнадежным. Вода была серой и мрачной, и она вздрогнула, когда подумала, какие ужасные вещи могут скрываться под ее покрытой зыбью поверхностью.
Прямо по курсу лежала длинная отмель, укутанная туманом, – она отделяла океан от залива. Темное, мрачное небо было сплошь затянуто облаками. Над головой кружили чайки, и их меланхолические крики навевали на Эри чувство одиночества. Она плотнее запахнула накидку, пытаясь стряхнуть с себя страх, который все сильнее охватывал ее.
– Во время отлива все выглядит совершенно по-другому, – сказал Бартоломью, подойдя и остановившись рядом с ней.
– Вы имеете в виду, что океанские приливы и отливы влияют на чистоту воды?
Услышав его вымученный смешок, Эри взглянула на него через плечо. Она заметила Хестер, которая в наряде из грубого черного бомбазина[9] с большим количеством черных же оборок и кружев выглядела так, будто она пришла на похороны. Хестер со своего места на корме парохода бросала на них сердитые взгляды – она не осмеливалась бросить свою новую этажерку и подойти к ним.
Эри была потрясена, когда впервые столкнулась с Хестер. Она выглядела намного старше Бартоломью и была ужасно костлявой, ее волосы были мягкими и тонкими, а уголки рта – постоянно опущенными вниз. Чувство вины, мучившее Эри еще до встречи с Хестер, усилилось во много раз. Эри тихонько вздохнула. Ей надо постараться завоевать расположение Хестер. Ради Бартоломью.
– Во время отлива все это превращается в затянутую грязью отмель, и только кое-где струятся ручейки воды, – Бартоломью обвел залив рукой. – Поэтому приходится выходить в море только тогда, когда прилив подходит к высшей точке, иначе вы можете оказаться по колено в грязи, и вам придется тащить пароход на себе.
Эри перевела взгляд на темную и грязную воду.
– Так это на самом деле морская вода или нет?
– В залив впадают пять рек, так что это, скорее, нечто среднее между морской и речной водой.
Бартоломью посмотрел на свои руки, которыми он с такой силой вцепился в поручни, что костяшки пальцев побелели.
– Как ваш желудок? Вас все еще поташнивает?
– Да, и очень сильно. Я полагаю, вы считаете меня глупой, потому что я боюсь пароходов.
– Я думаю, что вы боитесь не пароходов, а воды.
Эри улыбнулась. Как хорошо, когда он рядом, такой уверенный в себе и бодрый!
– Конечно, вы правы. Однажды, когда мне было семь лет, отец повез нас кататься на весельной лодке по реке Огайо. Водная гладь казалась мне огромной, а лодка – крошечной. В ней я чувствовала себя такой уязвимой! Мне никогда не приходилось испытывать такого чувства страха раньше, ни до того, ни после.
– И вы по-прежнему испытываете те же ощущения при виде воды?
– Да. По-прежнему.
Они смотрели друг на друга, счастливые уже от того, что стоят рядом. Эри ощущала их взаимное притяжение, искру, которая, казалось, всегда проскакивала между ними, когда они оказывались рядом, и страстно жаждала оказаться в его объятиях. Ей мало чувства уюта и безопасности, которое давало его присутствие! Ей нужно было прикоснуться к нему и знать, что он испытывает такое же желание. Но этого не произойдет больше никогда. Хестер позаботится об этом.
– На что это вы смотрите?
Услышав ворчливый голос Хестер, Бартоломью небрежно отошел в сторону и сказал:
