немало удивлена, что на этот раз не последовало ни брани, ни назиданий. Сестра Маргаритой всего лишь сообщила ей, что мать настоятельница соизволила разрешить Эллене обедать вместе с послушницами и она пришла, чтобы препроводить ее в трапезную.
Это известие не очень обрадовало девушку, которая предпочитала обедать в келье, чтобы не подвергаться бесцеремонному разглядыванию и пересудам. Она неохотно последовала за сестрой по пустым коридорам в трапезную для послушниц. Как она и опасалась, стоило ей войти, как взоры всех были устремлены на нее, послышались смешки и перешептывания. Никто не подошел к ней и не поприветствовал, не ободрил и не одарил безмолвным, дружелюбным взглядом.
Эллена молча села за стол, еще сильнее почувствовав свое одиночество под чужими любопытными взглядами. Но вскоре, заметив молодость и невоспитанность юных послушниц, она многое простила им и постаралась держаться спокойно и уверенно.
Вернувшись в келью, она была приятно удивлена, что на сей раз сестра Маргаритой заперла на ключ лишь внешнюю дверь коридора, но оставила дверь кельи открытой. Проделала она это намеренно неохотно, словно подчеркивала, что против своей воли вынуждена выполнять приказания старших. Эллена оставшееся время дня провела в комнате на башне, любуясь видом из окна и постепенно забывая то неприятное впечатление, которое оставила в ее душе встреча с послушницами в трапезной.
Но вскоре, вспомнив о беседе с сестрой Оливией утром, она уже забыла о плохом.
Каково же было ее удивление, когда, спустившись в келью, она нашла там неожиданно появившиеся стол и стул, а на столе — стопку книг и букетик душистых цветов. Растроганная Эллена не смогла удержаться от слез. Наконец, успокоившись, она принялась разбирать книги.
Некоторые из них, мистического содержания, она тут же отложила в сторону, другие, включавшие томики стихов известных итальянских поэтов и две книги по истории Италии, с удовольствием перелистала. Она была немало удивлена, что в личной библиотеке монахини этого монастыря могут оказаться стихи светских поэтов.
Расставив книги, она с удовольствием принялась наводить порядок в ненавистной ей келье, а затем, поднявшись на башню, уселась у окна с томиком Торквато Тассо. Забыв обо всем, она вслед за поэтом ушла в чудесный мир его фантазии и воображения, и лишь меркнущий свет дня и близившиеся сумерки вернули ее к печальной реальности.
Солнце уже село, но вершины гор все еще горели отсветом его лучей. Покой и тишина воцарились вокруг и навевали легкую грусть. Эллена вспомнила о Винченцо и тихонько всплакнула. Увидит ли она его когда-нибудь, станет ли он ее разыскивать? Вспомнились его последние слова, полные предчувствия разлуки. Как, должно быть, поразило его и потрясло ее внезапное исчезновение. Мысль о страданиях бедного юноши оттеснила собственную печаль.
Удары колокола, созывающего на вечернюю мессу, прервали ее воспоминания о возлюбленном. Она спустилась в келью, чтобы подождать там сестру Маргаритой, которая должна была сопровождать ее в церковь. В церкви, на обычном месте, она увидела сестру Оливию. После мессы та, подойдя к Эллене, предложила ей пройти с ней в сад. Пока они шли под сенью печально застывших кипарисов, Оливия беседовала с ней на самые разные темы, намеренно избегая того, что более всего беспокоило Эллену, — как отнеслась матушка игуменья к ее решению и что ждет ее дальше. Робкие попытки девушки перевести разговор на нужную ей тему неизменно осторожно отклонялись сестрой Оливией.
Когда они наконец оказались в келье Эллены, сестра Оливия с облегчением вздохнула и рассказала девушке о своем разговоре с настоятельницей. То, что услышала Эллена, было малоутешительным. Ее решительность натолкнулась на не менее решительные намерения игуменьи монастыря настоять на своем.
— Что бы вы ни решили, дорогая, — успокаивала встревоженную Эллену сестра Оливия, — надо, чтобы настоятельница оставалась уверенной, что вы в конце концов подчинитесь ее воле. Это удержит ее от принятия крайних мер.
— Разве того, что уже сделано, не достаточно? — возмутилась Эллена. — Почему я должна таиться и лукавить?
— Это необходимо, чтобы избежать ненужных осложнений и страданий, — тихо ответила искренне опечаленная Оливия.
— Я готова выстрадать все, но не терять достоинства, — горячилась Эллена. — Только так я смогу сохранить душевный покой и силы, которые так хотят отнять у меня мои недруги.
Во взгляде девушки, устремленном на монахиню, та прочла что-то похожее на упрек и разочарование.
— Я понимаю ваши чувства, — ответила сестра Оливия, глядя на девушку с состраданием и нежностью. — Боже, как несправедлива судьба, подвергая вас таким испытаниям!
— Не говорите так! — воскликнула Эллена. — Я смирилась с этим, ибо сама сделала выбор. Я готова к испытаниям.
— Дорогое дитя, вы не понимаете, на что обрекаете себя. Не знаете всей жестокости уготованных вам испытаний.
При этих словах, чтобы скрыть слезы, готовые брызнуть из ее глаз, она, быстро отвернувшись, отдалилась от Эллены.
Девушка, напуганная волнением сестры Оливии, попыталась еще раз объяснить ей свое решение.
— Я не уверена, дитя мое, что вы поступаете разумно. Во всяком случае, вам не следует убеждать меня, что это так.
— Почему? — с тревогой спросила Эллена.
— Боюсь, я не смогу объяснить вам этого, — ответила Оливия. — А если бы смогла, то, пожалуй, не решилась бы на это.
— Не решились, — печально повторила Эллена. — Неужели даже ваши доброта и великодушие вынуждены отступить перед злом?
— Более не спрашивайте ни о чем, дитя мое, — мужественно приняла упрек сестра Оливия, ее лицо осталось таким же бледным и спокойным. — Мне достаточно будет того, что вы поймете, сколь опасна открытая борьба, и согласитесь избежать ее.
— Каким образом, мой великодушный друг, могу я поступить так, чтобы не навлечь на себя еще худших невзгод? Ведь я не могу согласиться на этот чудовищный брак с чужим мне человеком по прихоти маркизы. Для меня одинаково ужасны оба ее условия.
— Согласна… — тихо промолвила монахиня и умолкла. — Сама мысль об этом отвратительна… Но, возможно, я смогу помочь вам. Я спасу вас! — сказала она уже уверенно. — Но вы все же должны послушаться моего совета и хотя бы внешне не выказывать сопротивления.
— Как вы добры ко мне, а я, неблагодарная, столь неразумно отвергаю ваши советы. Но иначе я не могу. Мысль о том, что оружием моей борьбы станет обман, может лишить меня сил.
Эллена, сама не зная почему, пристально посмотрела в глаза сестре Оливии. Сомневалась ли она в том, что та искренна с ней, боялась ли, что это ловушка, хитроумно расставленная матерью игуменьей? Эллена содрогнулась от кощунственности подобных сомнений. Оливия, столь добрая и внимательная к ней, завоевавшая ее любовь и доверие, не может так поступить с ней! Но, взглянув еще раз на доброе лицо своего неожиданного друга, Эллена прогнала чудовищные мысли — Оливия не способна на коварство!
— Если я соглашусь на обман, — продолжила Эллена, — как может это мне помочь? Я полностью во власти игуменьи, которая всегда может проверить мою искренность. Узнав, что я ее обманываю, она накажет меня еще строже.
— Обман бывает во спасение, и тогда его можно простить, — неуверенно возразила сестра Оливия. — Мы иногда прибегаем к нему в целях самозащиты. Возникают исключительные обстоятельства, когда никто не вправе осуждать за это, как в вашем случае. Сознаюсь, я жду лишь отсрочки: когда настоятельница поймет, что вы смирились, она предоставит вам большую свободу и даст нужное время для подготовки к постригу. А за это время многое может измениться, дитя мое.
— Как бы мне хотелось в это верить, — сказала взволнованная Эллена. — Но, увы, кто может спасти меня, какая сила? У меня не осталось никого из близких, чтобы попытаться сделать это. На что вы надеетесь?
