И Риппл поняла, что этот шум доносится из комнаты наверху. Он проникал через тонкий потолок, через широко открытое окно рядом с ее постелью. Шум доходил до самого изголовья. Она зажгла свет, и ей показалось, что шум усилился. Разрисованный звездами потолок дрожал; кусок штукатурки упал на простыню, возле головы Риппл. Что это, там танцуют? Судя по стуку, видимо, одна пара танцевала фокстрот. Хор весело ревел:
«Еще бы, если весь мир умрет! – возмущенно думала Риппл, сидя на постели, откинув назад свои косы и прислушиваясь к этому адскому шуму. – Они, очевидно, думают, что весь мир умер и они должны разбудить мертвых. Который час?»
На ее часиках была половина двенадцатого.
«О, а я думала, что около часа… Так это тот джентльмен наверху? – размышляла Риппл. – Теперь меня не удивляют слова хозяйки, что я услышу его, когда он вернется. У него там гости; интересно, сколько их? Судя по размерам комнаты, там может поместиться человек двести, и по шуму на то похоже. Что за звуки? Граммофон, саксофон, – перечисляла она, – гребенка… да, я знаю, это гребенка, покрытая папиросной бумагой, на такой играл Рекс. Остальные просто вопят. Дикий концерт! Удивительно, что они в этом находят?».
Риппл снова улеглась и подумала, что это просто возмутительно с их стороны, кто бы они ни были. Однако она продолжала не без интереса прислушиваться к звукам ночного веселья в комнате наверху, где всю предыдущую неделю стояла такая мертвая тишина. Риппл не могла удержаться, чтобы не вторить тихонько голосам, поющим веселые популярные песенки тех лет. Этот странный концерт с участием многих мужчин слушала девушка, о присутствии которой они и не подозревали, слушала возбужденная, с блестящими глазами, отделенная от них перегородкой, с одной стороны которой были доски пола, а с другой – синий, раскрашенный, усеянный звездами потолок.
Риппл невольно улыбнулась, услышав затем радостный гул многих голосов – видимо, молодые люди с воодушевлением беседовали. Из общего шума время от времени вырывалось то особенно громкое восклицание, то раскатистый смех.
«Над чем это они?» – удивлялась Риппл.
Удар послышался над ее головой, упал второй кусок крашеной штукатурки. Среди отдаленного гула раздался звон тарелок и позвякивание о поднос стаканов. Зашипел сифон с газированной водой.
«Ужинают, – подумала Риппл. – Я тоже голодна».
Девушка спрыгнула с постели и побежала в кухню; там она нашла печенье и яблоко. Риппл жевала, сидя в постели, чувствуя, как ее наполняет странная детская радость; казалось, и она почти участвует в пирушке. Окно было широко раскрыто; через него доносился чуждый ей запах табака. Шум над ее головой продолжался – голоса, громкий смех, стук, топанье и звон посуды. Внезапно стало тихо; видимо, двигали стол; зазвучали струны.
«А, концерт еще не кончился, – подумала Риппл, снова ложась на подушки. – Они собираются исполнить довольно красивую песенку».
С волнующими переливами аккомпанемента слился задушевный печальный голос тенора. Он грустно пел песню, которую любит поколение, не знающее Суинберна. Насмехаясь над собственным любовным призывом, он пел:
Риппл, позевывая, думала: «Как это смешно. Как будто можно забыть имя того, кто тебя когда-то целовал!»
Засыпая, она снова стала думать о Викторе. Она уснула до того, как кончилась пирушка, и снова проснулась от шума шагов на лестнице, возле ее двери, от крика молодых голосов: – Спокойной ночи, друзья мои. Доброе утро!
Риппл повернулась на другой бок и проспала до завтрака.
Ее хозяйка, видимо, уже переговорила с жильцом верхнего этажа и сказала ему о новой соседке, которую он, должно быть, потревожил; тот выразил свое глубокое сожаление и пообещал, что больше такое не повторится.
– Но чего стоят их обещания, мисс? – покорно сказала хозяйка.
Было воскресенье, и к чаю пришел Виктор. Риппл забыла беспокойную ночь, забыла то странное, веселое возбуждение, с которым слушала невидимых певцов и закусывала, когда они ужинали. Она только рассказала Виктору, что видела очень странный сон.
– О! Не видела ли моя девочка во сне меня?
– Виктор, мне снилось, что ты умер! Мне снилось, что я вижу твои похороны!
– Это к счастью, любимая! Сны всегда расходятся с действительностью, не правда ли?
– Надеюсь, что так, уверена в этом, – сказала Риппл. Она слегка вздрогнула: они сидели рядом, и он одной рукой обнимал ее. Виктор мертвый? Нельзя себе представить это. Она посмотрела на его свежее, цветущее, пышущее здоровьем лицо; он показался ей воплощением жизни. Она подумала, что умрет сама, если он умрет. Подумать только: увидеть во сне похороны Виктора!
– Похороны во сне означают скорую свадьбу, – сказал он через некоторое время. – Например, нашу.
– О, но это еще будет не так скоро, Виктор.
– К несчастью, это правда. – Лицо его омрачилось. – Как бы я хотел, чтобы время не так долго тянулось! Мне тягостно это ожидание, дорогая Риппл, а тебе?
– Нет, – невинно и откровенно сказала Риппл.
– Нет? – нахмурившись сказал он, не веря своим ушам. – Тебя не тяготит это? То, что мы всегда должны расставаться? Все так неопределенно, и я не знаю, когда все устроится. Что я не могу даже обручиться с тобой, и у нас все еще продолжается «сговор»…
