были только розовые улыбающиеся губы, запах масла и бензина, веселая манера здороваться – все это создавало впечатление быстроты и изменчивости, полета птицы. Таким видела Риппл в ближайшие недели своего друга детства Стива Хендли-Райсера.
Только постепенно ей удалось узнать от него, чем он занимается, узнать, что его красивая мать, овдовев, снова вышла замуж и уехала в Испанию, что Стив по собственной прихоти оставил министерство иностранных дел, находя свое теперешнее занятие более интересным. Но он уже самостоятельно кое-что зарабатывал («350 фунтов, точнее говоря»); теперь, когда ему исполнился двадцать один год, он понял, что жизнь сама по себе интересна, только бы иметь побольше времени.
Все это он откровенно рассказал Риппл позже.
После первой их встречи на лестнице однажды утром раздался стук в ее дверь. Риппл сидела в это время за завтраком у себя в комнате с желтыми стенами, с черными пантерами по фризу, синим потолком и серебряными созвездиями.
Открыла горничная-француженка. В дверях стоял Стефан Хендли-Райсер, Меркурий двадцатого века, в кожаном шлеме мотоциклиста, который очень ему шел, в когда-то белом свитере обтягивавшем его стройную фигуру, в старых коротких штанах и в столь же поношенных ботинках. Единственной щегольской частью его спортивного костюма были кожаные перчатки. На лице молодого человека сияла широкая улыбка.
– Доброе утро, – поздоровался он с горничной по-французски. – Мадемуазель?.. – Затем, увидев Риппл, обратился к ней: – Риппл, скоро вы будете готовы? Я должен поспеть к старту, к девяти, а теперь семь…
– К старту? – повторила Риппл, поднимая глаза от фруктов и кофе. – К чему готова? Где старт?
– Около тридцати миль отсюда, за Оксфордом. Это испытание мотоцикла с боковой коляской для пассажира. Я ждал одного приятеля, он должен был прийти, но это ничего не значит. Объясню ему потом, – весело кричал Стив Хендли-Райсер. – Я хочу взять вас с собой вместо него, и вам, Риппл, лучше надеть теплое пальто и небольшую шляпу или стянуть волосы вуалью. Мы позавтракаем в…
– Я не могу, не могу, – прервала Риппл этот стремительный поток слов. – Я никак не могу ехать сегодня. В половине десятого мне самой нужно быть на работе.
– На работе? Вы работаете? Вот как! Куда же вы направляетесь? В контору?
– Нет, я танцую. Я в балете, Стив, – с удовольствием поспешно объясняла она.
– Вот как! Танцуете? Конечно, так оно и должно было быть. Я помню, вы всегда хорошо танцевали. И, право же, вы очень похожи на нее, Риппл, на Мадам…
– Я! Похожа на Мадам?!
– Да, у вас такое же оригинальное небольшое личико… Танцуете? Великолепно. Мы как-нибудь потанцуем с вами. Но оставим это пока, а теперь пойдемте, нельзя терять ни минуты…
– Я не могу. Мне очень жаль, но я сегодня абсолютно не могу. У меня репетиция.
– А! Понимаю!
Подсознательно Риппл отметила, что ее немного удивило, когда на слово «репетиция» молодой человек не реагировал восклицаниями: «Проклятая репетиция! Всегда, как только мы хотим пойти куда-нибудь, репетиция, или уроки, или еще какая-нибудь несносная вещь!» – сколько раз Виктор твердил ей это! Как приятно встретить молодого человека, который так не говорит! Все это пронеслось в ее голове почти так же быстро, как говорил Стив, и тут же она подумала: «Да, но, конечно, это совсем другое – Стиву дела нет до меня, он только друг, и то едва ли; он просто мальчик, которого я знала дома, до Лондона…»
А Стив в это время говорил: – Понимаю! У вас репетиция? Отлично, я тоже занят целый день. Во всяком случае, теперь пора отправляться. Мы поедем в другой раз. До скорого свидания… – И он исчез. Снаружи, со стороны площади, до нее донеслось пыхтение его машины, затем шум, треск, отдаленный гул – и все стихло.
Риппл написала домой об этом необычайном происшествии, о встрече со Стивом Хендли-Райсером (тем мальчиком, который жил у тетушки Бэтлшип в 1918 году) и о том, что у него оказалась квартира в доме № 39.
«Дома он бывает редко, – писала Риппл, – он как сумасшедший носится по всей стране на мотоциклах, и у него множество странных приятелей, которые развлекаются тем, что бьют в барабан, дудят, свистят и тому подобное. В четверг утром он ворвался ко мне и хотел повезти меня на мотоцикле. Конечно, я не смогла поехать, и он сказал, что возьмет меня в следующий раз. С тех пор я его не видела; вероятно, он теперь в Финляндии или на Шпицбергене…»
Она не имела оснований скрывать свою встречу с другом детства от Виктора Барра, но того в это время не было в Лондоне. По делам своей фирмы Виктор находился тогда на севере, в Ланкашире. Риппл очень сильно ощущала его отсутствие, хотя он каждый день ей писал.
Виктор вернулся в тот самый день, когда Стив Хендли-Райсер приехал из Шпицбергена, или из Сицилии, или из другого места, куда он ездил. Они встретились у входа в дом, где жила Риппл. Виктор довел ее до двери, собираясь попрощаться на лестнице. У него было правило, отчасти усвоенное им самим, отчасти внушенное родителями Риппл: никогда не входить к ней после девяти вечера.
– Алло! – закричал Стив, взбегая по лестнице и подходя к ним. Свое промасленное пальто он держал на руке и в дешевом сером костюме выглядел очень стройным.
– А, Стив! Добрый вечер, – сказала Риппл, подскочив от неожиданности. – Виктор, это мистер Хендли- Райсер, старинный друг нашей семьи. Капитан Барр…
– Здравствуйте, – сказал Виктор Барр, уже не с таким вежливым безразличием, как при знакомстве с Мадам. – Спокойной ночи, Риппл. Вам по дороге со мной? – обратился он к юноше, которого Риппл только что ему представила.
– Нет, дело в том, что я здесь живу. Мне по дороге с Риппл. – После ухода Виктора, когда они остановились на первом этаже, у двери в квартиру Риппл, и она вставляла ключ в замок, Стив спросил самым веселым тоном, небрежно тряхнув головой: – Кто этот мрачный чванный господин?
– Он вовсе не такой, и я выхожу за него замуж, – сказала Риппл, входя к себе.
