Он усадил ее в такси.
– Я, конечно, буду в театре в субботу вечером. Затем зайду за тобой и провожу домой.
– Отлично, до субботы.
Такси тронулось, Еле заметное, нерешительное движение ее руки в белой перчатке, и Риппл уехала, оставив его с непокрытой головой на тротуаре.
На этой дневной репетиции Риппл танцевала с увлечением, отдаваясь танцу душой и телом. Даже постановщик балета «Русалочка», балетмейстер, был ею доволен – даже он, так же непрестанно ругавший всех, как неутомимо поет жаворонок, поднимаясь к небу. Он злобно ворчал, что Риппл, единственная из всех английских и русских балерин, с которыми он работал последние десять лет, действительно подает надежды.
– Но не обольщайтесь чересчур моей похвалой, это слишком сильно сказано, – поспешил он добавить ядовито. – Никогда передо мной не было такой безнадежной задачи, как теперь, когда я пытаюсь поставить этот балет. Это сизифов труд. Балет должен создать эпоху в балетном искусстве, настолько он оригинален и нетрадиционен, настолько полно используются в нем все наши достижения, освещение, костюмы. Мой идеал! Но как добиться желаемого? Я хочу создать спектакль, который бывает раз в сто лет. И это оказывается невозможным. Племя балерин вымерло. Кончено! В моем распоряжении только вы… – он метнул дикий взгляд на Мадам, которая стояла, прислонившись к декорации своим небольшим упругим телом. В тот вечер оно должно было отливать различными цветами, от пенисто-белого до водянисто- зеленого грима русалки. Днем же на ней был самый старый ее джемпер и темно-синяя вязаная юбка. – А кроме того, чем я располагаю? Какой материал для моего шедевра? Живые восковые фигуры из музея мадам Тюссо! Ну а теперь еще раз, еще раз! Вы входите во дворец морского царя. Не забывайте, что он населен грациозными и стремительными русалками, а не мальчишками на ходулях! Внимание! Слушайте!..
Покорно прислушиваясь к приказаниям этого хорошо знакомого голоса, громко разносившегося по всему театру, Риппл испытывала странное ощущение: будто она освободилась из плена и снова слушает пение птиц на свободе, куда ее выпустили, по крайней мере, временно.
ГЛАВА III
ВОПРОС СФИНКСУ
Этот ужин у Мадам имел чрезвычайно важное значение для Риппл, разделив ее жизнь на два периода, и она впоследствии не раз о нем вспоминала.
Сначала молодая балерина была взволнована той честью, которую Мадам оказала ей своим приглашением. Прежние их беседы были всегда очень краткими и происходили в присутствии других лиц: месье Н., или придирчивого балетмейстера, либо других балерин. И Риппл при желании могла бы вспомнить каждый их разговор и каждую реплику Мадам. То были слова дружеского ободрения, указания и приветствия, обращенные к ней и тем, кого Риппл представляла своей руководительнице – родителям и жениху девушки. Риппл всегда оставалась только ученицей, для которой благожелательный взгляд Мадам был уже милостью.
Теперь она находилась в качестве гостьи в небольшом, похожем на игрушечный домик, светлом и убранном с артистическим вкусом доме балерины. Дорогая мебель, парчовые шторы – все здесь было ультрасовременным, и тетушка Бэтлшип нашла бы обстановку дома уродливой и нелепой. Единственной картиной в гостиной была большая гравюра, изображавшая танцовщицу Тальони. Под окнами дома протекала река – мрачная, темная и романтическая.
У дальнего окна гостиной, на диване, среди разноцветных подушек, сидела Мадам. Она была одета в простое темное платье из плотного крепа, украшенное русской вышивкой на груди и по бокам. Ее гладкие светлые волосы были стянуты сзади синей лентой. Все в ней было особенным, оригинальным и в то же время скромным. Эта блондинка с маленьким ненакрашенным лицом познала жизнь и славу, но жизненный опыт оставил на ее лице не больше следа, чем оставляет на лилии упавшая на нее тень облака; которая тут же скользит дальше. Увидев звезду балета в этот вечер, можно было подумать, что она не более знаменита, чем ее юная ученица, и лишь немногим старше Риппл.
Когда девушка застенчиво вошла в комнату, Мадам вскочила с подушек, уронив при этом небольшую книжку.
Риппл подняла ее и передала хозяйке.
– О, это сонеты Шекспира! Вы их тоже читаете?
– Я их люблю, – сказала русская балерина. – А вы?
– Я всегда их любила.
– Почему же вы улыбаетесь?
– Я просто кое-что вспомнила, – слегка покраснев, объяснила Риппл. – Это произошло в то время, когда я была еще совсем девочкой. До встречи с вами. У меня был знакомый мальчик, и я обычно играла с ним. Мы оба увлекались тогда чтением. Я помню, как он сказал мне тогда: «О, Риппл, читала ли ты сонеты Шекспира? Я нахожу их замечательными». Я вдруг вспомнила об этом. Такая глупая мелочь иногда вспоминается…
Вскоре они сели за стол, на котором стояли свечи с футуристическими колпачками и цветная стеклянная посуда.
Мадам оказалась очаровательной хозяйкой. Она беседовала с молодой, еще робкой девушкой так просто и весело, как будто они вместе росли в России. Мадам откровенно и забавно поведала Риппл о своих первых шагах в балете. Она рассказала ей и о том знаменательном дне, когда восьмилетней девочкой предстала перед комиссией: в качестве одной из задач ей предложили пробежать по большой пустой комнате. В детстве у будущей знаменитой балерины одна нога была слабая и подворачивалась на бегу. И в тот день, в столь ответственный момент, она вся сосредоточилась на одной мысли: «Только бы у меня нога не подвернулась! Только бы не подвернулась нога!» А затем она пробежала безукоризненно и была принята в балетную школу.
– И в школе сразу же поняли, – спросила Риппл, – что из вас выйдет то, чем вы стали?
– Очевидно, нет, – просто сказала Мадам. – Хотя, конечно, я кончила с отличием, к которому все стремятся, – с белым платьем.
– Это означает высшее отличие?
