признаешь этого, что бы ни случилось. Это мой металл, и если есть возможность рискнуть, то только я могу решиться на это. Я обдумываю это с того дня, как получил твой заказ. Я заказал медь в надежном месте. Я не собирался рассказывать тебе об этом раньше времени, но передумал. Я хочу, чтобы ты узнала об этом сегодня – потому что завтра я предстану перед судом за такое же преступление.
Дэгни слушала не шелохнувшись. Произнося последние слова, Реардэн заметил, как чуть заметно сжались ее губы; это не было улыбкой, но он понял ее ответ – боль, восхищение, понимание.
Затем Реардэн увидел, как ее взгляд смягчился, глаза стали болезненно живыми; он взял ее руку, будто крепкое пожатие его пальцев и суровость его взгляда могли дать Дэгни поддержку, в которой она нуждалась, и строго произнес:
– Не благодари меня, это не одолжение; я делаю это для того, чтобы быть в состоянии работать, или я сломаюсь, как Кен Денеггер.
Она прошептала:
– Хорошо, Хэнк, я не буду благодарить. – Ее голос и выражение глаз свидетельствовали, что она говорит неправду.
Реардэн улыбнулся:
– Дай мне слово. Дэгни склонила голову:
– Обещаю.
Он отпустил ее руку. Не поднимая головы, она добавила:
– Скажу только одно: если тебя приговорят завтра к тюремному заключению, я уйду в отставку, не дожидаясь, когда разрушитель вынудит меня к этому.
– Нет, ты не уйдешь. Не думаю, что меня осудят. Мне кажется, они легко отпустят меня. У меня есть кое-какие основания думать так. Я объясню тебе потом, когда проверю на опыте.
– Какие основания?
– Кто такой Джон Галт? – улыбнулся Реардэн и поднялся. – Все. Больше ни слова о суде в этот вечер. У тебя, вероятно, не найдется выпить?
– Нет. Но кажется, начальник службы тяги держит у себя в шкафу с документами нечто вроде бара.
– Ты могла бы стащить выпивку для меня, если шкаф не заперт?
– Попробую. '
Реардэн разглядывал портрет Нэта Таггарта на стене кабинета – портрет молодого человека с поднятой головой; наконец Дэгни вернулась, неся бутылку бренди и два стакана. Он молча разлил выпивку по стаканам.
– Знаешь, Дэгни, а ведь День Благодарения – праздник, придуманный созидателями в ознаменование успеха своего дела.
Рука Реардэна, когда он поднял стакан, двигалась по направлению от портрета – к ней, к самому себе, к городу за окном. .
V
Людям, заполнившим зал суда, пресса уже месяц втолковывала, что они увидят человека, являющегося врагом общества; но они пришли и увидели человека, который изобрел металл Реардэна.
Реардэн встал, когда судьи попросили его об этом. На нем был серый костюм, у него были светло- голубые глаза и светлые волосы; но не цвета заставляли его фигуру казаться холодно непримиримой, а то, что костюм был дорогой и неброский, говоривший о принадлежности к строгому роскошному офису богатой корпорации, этот костюм относился к эпохе цивилизации и контрастировал с окружающей обстановкой.
Люди знали из газет, что этот человек олицетворяет зло богатства; и так как они восхваляли добродетель целомудрия, а затем бежали смотреть любой фильм, на афишах которого была изображена полураздетая женщина, они пришли посмотреть на него; зло, в конце концов, не так безнадежно банально, чтобы в него не верить. Они смотрели на Реардэна без восторга – они давным-давно утратили способность испытывать подобные чувства; они испытывали любопытство и легкое пренебрежение к тем, кто внушал им, что ненавидеть этого человека их долг.
Несколько лет назад они насмехались бы над его респектабельным видом. Но сегодня они видели за окном низкое синевато-серое небо, обещающее первую вьюгу долгой и тяжелой зимы; нефть исчезала, а угольные шахты были не в состоянии выдержать истерическую схватку с зимой. Люди в зале помнили, что слушается дело, которое стоило им услуг Кена Денеггера. Ходили слухи, что производительность компании «Денеггер коул» за месяц ощутимо уменьшилась; в газетах сообщалось, что это лишь вопрос реорганизации, так как двоюродный брат Денеггера преобразовывал взятую под свое руководство компанию. На прошлой неделе газетные передовицы сообщили о катастрофе на стройплощадке: рухнули некачественные стальные балки, убив четверых рабочих. В газетах не упоминалось, но все знали, что балки изготовлены «Ассошиэйтэд стил», компанией Орена Бойла.
Люди рассаживались в тяжелой тишине зала, без надежды поглядывая на высокую фигуру в сером костюме, – они утратили способность надеяться. На их бесстрастных лицах застыл знак вопроса; знак вопроса стоял над всеми благочестивыми лозунгами, которые они слушали годами.
Газеты ворчали, что причиной бедствий страны, как показывает данное дело, является эгоизм богатых промышленников. Они утверждали, что именно такие люди, как Реардэн, виноваты в дефиците продуктов, ухудшении погоды и износе домов; что если бы не люди, нарушающие указы и препятствующие планам правительства, то давным-давно было бы достигнуто процветание; что такие люди, как Реардэн, движимы лишь стремлением к наживе. Последнее утверждалось без объяснений и уточнений, словно наклеивалась этикетка «Зло».
Люди в зале суда помнили, что те же самые газеты меньше двух лет назад вопили, что продукция «Реардэн стил» должна быть запрещена, потому что ее производитель подвергает людей опасности из-за своей жадности. Они помнили, что этот человек в сером первый проехал по железнодорожному мосту, сделанному из его металла. Теперь он предстал перед судом за корыстное преступление – утаивание от общества металла, который сам же и предложил на рынок.
Согласно процедуре, установленной указами, дела подобного характера рассматривались не присяжными, а комиссией из трех судей, назначенных ОЭПом. Процедура, установленная указами, оглашалась как неофициально-демократичная. По такому случаю из старого зала суда Филадельфии убрали скамью судьи, вместо нее поставили стол на деревянной платформе; это придавало помещению атмосферу собрания, где президиум пытается облапошить умственно отсталую публику.
Один из судей зачитал обвинение.
– А теперь вы можете высказаться в свое оправдание, – объявил он.
Стоя лицом к судейскому столу, Хэнк Реардэн ответил несгибаемо-чистым тоном:
– У меня нет оправданий.
– Вы… – Судья запнулся; он не ожидал такого поворота. – Вы отдаете себя на милость суда?
– Я не признаю права этого суда судить меня.
– Что?
– Я не признаю права этого суда судить меня.
– Но, мистер Реардэн, это легитимно назначенный суд для разбирательства преступлений такого рода.
– Я не признаю свои действия преступными.
– Но вы признали, что нарушили указы, контролирующие продажу вашего металла.
– Я не признаю за вами права на контроль над продажей моего металла.
– Должен вам заметить, что признания этого вами и не требовалось.
– Я полностью отдаю себе в этом отчет и действую соответственно.
Реардэн заметил, что в зале царит тишина. По правилам многослойного обмана, в который все эти люди были вовлечены во благо друг друга, им следовало рассматривать его сопротивление как непостижимое безрассудство; Реардэн ожидал ропота удивления и осуждения – не было ни звука; люди сидели в безмолвии. Они поняли.
– Вы хотите сказать, что отказываетесь повиноваться закону? – спросил судья.
– Нет. Я подчиняюсь закону – до буквы. Ваш закон гласит, что моей жизнью, моим трудом и моей собственностью можно распоряжаться без моего согласия. Отлично, вы можете распоряжаться мною без моего участия. Я не стану оправдываться в ситуации, когда невозможны никакие оправдания, и не буду
