драгоценностями пожилую даму, которую она встретила на балу.
Впрочем, лавандовое платье Лауры было еще проще. Она не стремилась одеваться нарядно. Уступив просьбам дядюшек, Лаура наконец-то сняла траур. В конце концов, что мог изменить цвет? Черный цвет лишь свидетельствовал о статусе вдовы. Но не все ли равно окружающим? Стоило взглянуть на нее повнимательнее — и все без траура становилось ясно. Потому что траур всегда был в ее душе.
— С вами так и было? — наконец решилась спросить Лаура.
Герцогиня снова улыбнулась, но на сей раз в ее улыбке была грусть.
— Почему было? Все так и есть. Вначале ход времени отмечался только годовщинами его гибели, и то, что я становилась старше, ничего не меняло. Я другая, совсем не та женщина, какой была с Генри. Не потому, что я так захотела, просто так вышло. Сейчас моя жизнь в некотором смысле даже полнее, чем была, но прежней она не стала и никогда не станет.
Лаура в задумчивости смотрела на проплывающие мимо магазины, на людей, спешивших куда-то или неторопливо прогуливавшихся. Она чувствовала то же самое: ей казалось, что прежняя Лаура выгорела дотла, и теперь она стала другой. Сколько она себя помнила, жизнь ее была связана с Алексом. Даже девочкой она словно ждала, когда он войдет в ее жизнь и заполнит ее собой целиком. А после его смерти образовалась пустота. Она построила свою жизнь на песке, и этот песок вдруг поплыл под ногами. Она отдала всю себя без остатка, и теперь у нее ничего не осталось.
Сможет ли она измениться, как герцогиня? Найдет ли цель в жизни? Лаура молилась об этом, но не слишком верила, что такое возможно.
Ландо катилось все дальше, и пейзаж становился все более унылым. От сточных канав поднимались зловонные испарения, и женщины вынуждены были подносить к носу надушенные платки, чтобы не задохнуться.
Внезапно экипаж остановился у дома из красного кирпича. Впрочем, цвет лишь угадывался — стены были покрыты густым слоем сажи и копоти.
Выбравшись из ландо, герцогиня направилась в дом. Лаура молча последовала за ней. Когда глаза ее привыкли к полумраку, она увидела женщину средних лет, растрепанную и в ужасных лохмотьях. Женщина шла к ним навстречу, и, когда она приблизилась, в ноздри Лауры ударила жуткая вонь. Это существо напоминало ведьму из страшной сказки. Сходство усилилось, когда женщина улыбнулась, показывая гнилые обломки зубов. Она что-то говорила герцогине, но Лаура почти ничего не понимала — ее речь совершенно не походила на английский язык тех, с кем общалась Лаура.
Наконец ведьма кивнула женщинам, стоявшим чуть поодаль, и те вывели вперед детей.
Дети были так же грязны, как и взрослые. На лицах у многих кровоточили язвы; волосы сбились в колтун, так что даже цвет не всегда можно было определить.
Лаура в изумлении смотрела на герцогиню. Та с невозмутимым видом собрала вокруг себя детей, потом о чем-то спросила ведьму и, кивнув Лауре, направилась к выходу.
Вздохнув с облегчением, Лаура поспешила следом за герцогиней; ей хотелось как можно быстрее уйти из этого ужасного дома.
— Вот чем мы сегодня займемся, дорогая, — проговорила герцогиня, кивнув на детей.
Слуга усадил двух мальчиков на запятки, а девочку лет пяти герцогиня усадила в ландо рядом с собой. Малышка сосала палец, а другой ручонкой крепко ухватилась за юбку герцогини. Волосы девочки липкими сосульками падали на плечи, а по грязным щекам тянулись белые полоски — там прокатились слезинки. Впрочем, и мальчики выглядели не лучше. Все дети были отчаянно худы, и у всех в глазах застыл страх.
Лаура не знала, что и думать. Она заметила, как герцогиня перед тем как уйти, сунула в грязную ладонь ведьмы несколько монет.
— Вы их наняли? — спросила Лаура, когда поняла, что герцогиня не намерена ничего объяснять.
— Нет, я их купила, — ответила пожилая леди с невозмутимым видом.
Лаура в ужасе уставилась на свою спутницу.
— Мы были в сиротском приюте — богоугодном заведении, — пояснила герцогиня. — У этих детей нет родителей — дети улиц, так сказать. Ничего не стоит уговорить опекуна или опекуншу продать их.
— Продать?!
Лаура по— прежнему ничего не понимала.
— Да, дорогая. Вы не знали, что у нас процветает рабство? Так вот вам наглядный урок. О, в приюте скажут, что деньги идут на пропитание остальных, но на самом деле все осядет в карманах опекунши.
— И закон не запрещает это?
— Закон поддерживает подобную практику. Разве вы не знаете, что бродягу надлежит вернуть туда, где он родился? А это означает, что он рано или поздно снова окажется в том же приюте, в котором успел составить впечатление о жизни и справедливости, и, в свою очередь, станет чьим-нибудь опекуном. Все, круг замкнулся. Может, вы не знаете и о том, что эти приюты снабжают бесплатной рабочей силой работные дома? Это, кстати, делается в полном соответствии с законом.
— И никто не предложил изменить этот закон?
— Многие пытались, моя дорогая. Но есть прискорбные традиции, которые выживают, несмотря на наше вмешательство, а иногда благодаря ему. До сих пор жалованье рабочим выплачивается в ближайших тавернах в субботу вечером, то есть поощряется пьянство. Разве удивительно, что рабочий остается без единого пенни? Зато одну ночь он чувствует себя счастливым…
— Такое бывает не только с бедняками, — в задумчивости проговорила Лаура, вспоминая то, чем похвалялись гости Элайн.
— Бедняки и аристократы… у них много общего, — с усмешкой сказала герцогиня. — Во всяком случае, и те и другие часто хотят забыться…
— И все же я не понимаю, — пробормотала Лаура. Впрочем, кое-что она уже поняла: теперь ей стало
