— Я покажу тебе, как это бывает, — сказал он и повел ее в темноту обсерватории.
Сначала Саре показалось, что по стенам обсерватории стучат камешки.
Она прижала ладонь к нагой груди Дугласа, когда он, прервав поцелуй, поднял голову.
Они смотрели друг на друга.
— Что это? — спросила она.
Она внезапно почувствовала тишину, именно почувствовала, как будто отсутствие звука создало вокруг нее пустоту. Сара взглянула на приоткрытую дверь. Внезапно поток горячего воздуха швырнул их к стене.
Воздух почернел. Куски кирпичей грохотали по стенам так, будто какое-то разгневанное божество стучало молотом по обсерватории.
Выругавшись, Дуглас втянул Сару в глубь здания. Но взрыв был не единственной опасностью. Огненный шар, опалив траву, лизнул дверной проем, Дуглас сорвал полотно, закрывавшее сводчатый потолок, потом взобрался на полку и начал открывать крышу. Механизм был смазан, и она легко раскрылась.
— Идем, Сара.
С тошнотворной ясностью она поняла: они в смертельной опасности и должны выбраться из обсерватории.
Но с кринолином ей никогда не вылезти через отверстие. Она дергала и рвала завязки, пока они не поддались. Перешагнув свалившиеся обручи, она подхватила юбки и вскарабкалась к Дугласу.
Он переплел пальцы в импровизированную ступеньку, Сара поставила правую ногу на его ладони и ухватилась за его плечи, он поднял ее выше. Отверстие в крыше небольшое, но она сможет пролезть. А он?
— Я не вылезу, пока ты не пообещаешь, что пойдешь сразу за мной, — сказала она.
— Я буду рядом, — ответил он.
Сара выглянула наружу. Огонь шел по полям на запад, но они еще могли убежать.
Мгновение спустя Дуглас поднял ее еще выше. Она подтягивалась, упираясь локтями в медь крыши.
Грубые камни стен царапали ее пальцы. Маленькая железная лестница, встроенная в круглую крышу, была настоящей удачей. Сара сумела ухватиться за нее, спустила ноги и упала в траву, благодарная, что она такая высокая и мягкая.
Дуглас последовал за ней, и она обняла его, когда он приземлился рядом. Он встал и подхватил ее на руки.
У нее не было шансов возразить, потому что он поцеловал ее, заставляя замолчать, и понес из огня.
Глава 29
Дуглас нес ее сквозь толпу слуг. Сара уткнулась в его нагую грудь, каждый ее вздох, горячий и нежный, казалось, прожигал его плоть, словно она ставила на нем свое клеймо.
— Она в порядке, — буркнул он Томасу и прошел мимо Джереми Бичера и миссис Уильямс. Кивнув кухарке, он тихо сказал, чтобы остальные не слышали: — Можно прислать поднос в герцогские покои? Какие-нибудь фрукты и чай.
Кухарка кивнула и мгновенно исчезла в толпе.
Прижимая к себе локти, он шел к заднему фасаду Чейвенсуорта. Сара не была легкой, но и не была бременем, от которого он намеревался избавиться.
Дуглас указал подбородком на входную дверь, и стоявшие рядом лакеи поспешно открыли ее.
В доме он поставил Сару на ноги и прижался щекой к ее макушке.
— Ты действительно в порядке?
Ее рука легла ему на грудь.
— Да, — сказала она мягко, — думаю, да. — И еще я думаю, что не смогу людям в глаза смотреть.
Он отстранился и поднял ее лицо за подбородок.
— Сможешь. Ты — леди Сара Эстон.
— Но я никогда не появлялась перед слугами полураздетой.
— На тебе только кринолина нет, — улыбнулся он. — Корсет на месте. Так что держись увереннее. — Дуглас наклонился поцеловать ее. Он не упомянул, что ее губы порозовели и припухли, а щеки восхитительно зарделись. Любой, заглянувший в ее красивые серые глаза, понял бы, что ее недавно целовали.
Они начали подниматься по лестнице в свои покои, Сара тщательно придерживала юбки, без обручей волочившиеся по полу.
Герцог Херридж явно не обрадуется, узнав о взрыве.
Дуглас считал абсурдным ненавидеть этого заносчивого аристократа и спать в его кровати. Сравнивая бедность, в которой родился он, и привилегии, которыми наслаждался герцог, Дуглас легко предпочел бы жизнь свою жизни его светлости. У герцога нечего было перенять, и меньше всего — его отношение к дочери. Сара для него — просто товар, и герцог Херридж избавился от доставляющей проблемы единственной дочери в обмен на обещание алмазов.
Как будто Сара стоила мешочка алмазов.
Будь он женат долгие месяцы, а не несколько недель, Дуглас чувствовал бы себя безопаснее и объяснил бы Саре планы ее отца. Мало того, что их брак сомнителен из-за его причины, но Сара через столько прошла в прошлом месяце. Ей ни к чему знать о вероломстве отца.
Последние недели лишь подтвердили то, что Дуглас испытывал к ней с самого начала. Он хотел защищать и оберегать ее. Он хотел дать ей больше удовольствия, чем получить сам. Ночью, когда он не мог спать, когда грезы еще не могли захватить его, ему хотелось тихо говорить с ней во тьме. Он хотел рассказать ей, каково на самом деле быть Дугласом Эстоном из шотландского Перта. Он хотел поделиться с ней тем, чем не делился ни с одной живой душой, даже с Алано.
Если он уедет сейчас, то будет в Лондоне через два часа, поговорит с поверенным и по крайней мере успокоится относительно способности герцога расторгнуть брак дочери. Кроме того, должен быть какой-то способ выйти из соглашения с его светлостью.
Лучший вид на обсерваторию и западные поля открывался из покоев герцогини. Стоя на террасе, Сара наблюдала, как лакеи тушат траву у здания и там, где была печь. Огонь погасили, Дуглас руководил людьми. Алано и несколько мужчин вытаскивали из обсерватории алмазные рамки, остальные выносили бутылки и склянки.
Интересно, что-нибудь уцелело?
Взрыв мог убить их обоих.
Если бы Дуглас не вошел в обсерваторию, то оказался бы в эпицентре взрыва.
Сара посмотрела вниз на сад, сад ее матери с самшитовым лакенбутом, шотландским символом любви и преданности. Возможно, потому что она смотрела отсюда, под другим углом, сейчас лакенбут не напоминал два сплетенных сердца. Сара прошла на другой конец террасы и снова посмотрела на кусты самшита.
Быстро взяв в своей спальне журнал и карандаш, она вернулась в покои герцогини и медленно зарисовала то, что видела от дверного проема и с дальнего конца террасы. Только закончив, она поняла: это не сердца, а две переплетенные буквы. Две буквы «М». Майкл и Морна?
Дуглас пошел в конюшню и велел приготовить карету.
— Буду рад отвезти вас, сэр, — сказал из-за спины Тим.
Дуглас обернулся:
— Я еду в Лондон, Тим, и намерен вернуться до темноты.
