сговориться… — он спрятал бумажку. — Думайте, в общем, сроку — две сутки…
— Ты тоже, — снимая напряженность возбуждения ввиду возврата Немки, отмахнул его Мотор, — а то и тебе кирдык выйдет…
— Кирдык! — повторила тип неопознанной угрозы Немка. — Красиво как — кирдык!
Спать Аусвайс завалился как всегда — до восьми еще. Жара к этой июльской середине подобралась в таком виде, что терпеть ее возможность целыми днями сил было уже никаких и, спасаясь от ее терпения, Немка с мужиками старались высидеть в вечерней прохладе подольше сроку, чтобы успеть остынуть после солнечных сил. Сегодня, первый раз за всё, они не выпили ни граммульки, ни днем, ни после жара не хотелось. Они лучше пожгли костер и попекли молодую картошку — Немка выменяла на аптеку. И хорошо стало, как не было. Мужики забыли даже про Аусвайсову неприятность.
— Подождите, мальчики, — неожиданно сообщила Немка, — я сейчас, — она занырнула внутрь постройки и немножко там пошуршала. — Теперь заходите, — раздался оттуда Немкин голос, — только без папирос, пожалуйста.
Немка сидела на коленях с наброшенным суконным одеялом из в/ч-2864. Внезапно она откинула одеяло и осталась перед ними совершенно без ничего. Она собрала волосы сзади на резинку и спокойно так сказала:
— Мальчики, я хочу, чтобы вы тоже разделись. Совсем. И легли рядом со мной, — в полутьме застучали четыре кровотолкающих органа, два за грудиной — крепко и волнительно, и два — просто волнительно, но не шибко и не крепко, а кое-как. — Хватит жить по-свински. Мы же — семья. Устраивайтесь, я сейчас…
Она снова накинула одеяло и выскочила в ночь. Сунула босые ноги в короткую кирзу и пошла через опушку, к месту быстрой нужды.
— Понял, мудила? — в темноте лежбища озадачил друга Ваучер. — А ты говоришь…
— А я чего… — в волнительном ужасе отреагировал Мотор.
— Я ничего. Я тоже всегда…
Юлия Фридриховна присела под кустик дикого жасмина, подтянув на себя одеяло, и начала подготовительное освобождение перед возвращением в лежбище, домой…
…Она подняла глаза к небу, черному, густо заправленному яркими звездами, — яркими, подумала она, но мертвыми. И тут одна из них, словно услыхав эти ее слова, шевельнулась, стронулась с места и, оставляя световой зеленоватый хвост, ринулась вниз и куда-то в сторону. Секунда, другая, третья… и вот она рассыпалась на едва видимые точки, тысячи маленьких звездочек, и каждая из них растаяла в ночи, унося в бесконечность тысячи загаданных желаний, одно из которых принадлежало и ей…
Она поднялась и накинула одеяло повыше.
«Классная тряпка, — подумала Юлия, — похожа на солдатское сукно, — очень модная. Откуда у меня такая, интересно?»
Что-то вспорхнуло прямо над ее головой, и она вздрогнула. Вздрогнула и огляделась. Вокруг Юлии Фридриховны Эленбаум стоял лес, не слишком густой, но ей стало страшно. И была еще ночь, потому что лес едва угадывался в полной почти темноте, и поэтому стало еще страшней. Она зажмурила глаза и тряхнула головой. Открыла снова. Все вокруг было таким же черным и страшным — наваждение не исчезло.
«Господи, — пронеслось в голове, — что же это? Как я сюда попала? Мы, что, на даче? — она посмотрела на ноги и обнаружила кирзовые обрубки. — А это еще что такое?» — она потянула одеяло, тонкое сукно соскользнуло с плеч и упало на траву. Юлия Фридриховна была под одеялом совершенно голой. Ее пробила дрожь, и спина сразу покрылась гусиными пупырышками.
«Куда же идти? — запульсировало в мозгу. — Что же делать?» — Теперь ее уже основательно колотило, сердце заработало, как молотилка, разгоняя ужас по каждой клеточке тела. Ноги тоже задрожали и плохо слушались.
«Наверное, криз… — внезапно она поняла, что не помнит, когда принимала лекарство от давления. — А где же Владик? Спит? А я почему тогда здесь, а не в постели?»
От дачной версии чуть полегчало, но до конца не отпустило. И лес был какой-то чужой, не их, не купавинский. Она подняла одеяло с травы, накинула на плечи и быстрым шагом, спотыкаясь, пошла на слабый просвет между деревьями, к краю леса. Выйдя на твердую тропу, она осмотрелась еще раз и выбрала идти налево, тоже к просвету, следующему…
…Она шла уже больше часа туда, куда вела ее тропа. Потом тропа уперлась в проселочную дорогу, она поняла это сразу, и Юлия Фридриховна снова выбрала налево…
…Уже больше часа Мотор и Ваучер лежали, раздетые до материнского обнажения плоти, в месте их постоянного проживания с Немкой, которая стала Баум.
— Мотор, а ведь нет ее, а? — через этот молчаливый отрезок спросил ему Ваучер. — Нету…
— Сам вижу, — ловко препарировал Мотор, — не слепой…
— Слепой не слепой, искать, может, надо? А? Как думаешь?
— Передумала она, думаю, — устроил фантастическую версию Мотор. — Подумала по новой и передумала…
— А я не думаю, — возразил версию Ваучер. — Я думаю, Аусвайс в курсе, что она надумала. Если не передумала снова потом.
— Знаешь, чего я тебе скажу? — Мотор решительно влез в хэбэ. — Думала, бля… Передумала… Хули мы думаем-то сами? Пойдем Аусвайса тряхонем — пусть Аусвайс теперь думает после всего, падло! Его, поди, работа…
Они вылезли из обитания и подошли к изделию брезента.
— Эй, Аусвайс! Гутен морген, бля! — Мотор по отваге не был менее решителен, чем по настроению. — Вылазь-ка наружу, разговор имеем!
Аусвайс разбудился, но не быстро, потому что означенный им бывшему сообществу ультиматум добавил перед сном надежду на задачу, и он крепче добавил тоже… Он высунул поверхность наружу, и тут его настороже перехватил Ваучер. Ваучер взял его за разъяренные грудки и тихо прошипел в одно из уш:
— Что ты Немке рассказал про нее самое же, падло? Почему она пропала от нас?
Аусвайс проморгался досыта и соображение проснул необычайно стремительно:
— Пропала Немка, говоришь? И правильно от вас пропала, от двух мудил. Вы ж ей нелюбы были с первого появления, и меня не пускали. А чего вы хотели — она вечно будет у вас в прислужницах состоять, думали? — Пока отбивал, он по лихорадке буден отыскивал вариацию ухода от нанесенной ответственности и по получившему недоразумению разговору принял решить как будет. — Вот вы у ней самой и узнавайте теперь, чего она удумала против вас, а я ни при чем — у меня еще две сутки не кончились, как назначал. — Он недовольно вывернул от грудков и унырял к себе, где спал. Мотор было ринулся внутрь догонки, но Ваучер затормозил его ход в брезент:
— Пошли отсюда. Потрем у себя на месте…
…По проселочной дороге она пошла лучше, почти уже не спотыкаясь. Глаза привыкли к темноте, да и не было так темно, как в лесу. Вдали промелькнули огоньки, она напрягла зрение и увидела их снова. Они возникали не часто и перемещались вдоль прямой, туда и обратно, там они держались недолго и вновь исчезали. И так было постоянно.
«Дорога, — догадалась Юлия, — шоссе…»
Через сорок минут она вышла на обочину горьковской трассы, и к этому моменту уже основательно посветлело вокруг…
— Пора… — шепнул Ваучер, — пора на кирдык собираться.
