наших отношениях?
Она немного подалась вперед, облизнув кончиком языка полные губы. О, этот жест я хорошо знал — недвусмысленный приказ поцеловать ее, для мужчины, в котором в данный момент заинтересована вейла. Я хмыкнул. Не на того напала, дорогая. Демонстративно тряхнув головой, я с вежливым безразличием улыбнулся ей и отвернулся, занявшись разглядыванием интерьера. Краткий миг очарования прошел без следа, когда я разглядел в ней всего лишь стремление к мимолетной, ни к чему не обязывающей связи. А кроме того, перед глазами стояло лицо Джинни — куда более надежная защита от любых приворотных чар.
— Хм… Выходит, девчонки были правы… — протянула она. — А я, признаться, думала, что они просто не справились с тобой по молодости…
— Я же кровный родственник, — отозвался я, — поворачиваясь к ней. — Крови вейл во мне немного, но она есть. Чары бесполезны.
— Вижу, — кивнула она. — Но ведь чары вовсе не обязательны… — в сочетании с томным взглядом, подтекст был более, чем откровенным.
— Я — пас, — быстро сказал я. — Извини, без обид.
— Почему? Эми и Сафи говорили мне, что ты сговорчивый…
— Я… Это было раньше, — смутился я. Черт, и здесь уже заработал себе «репутацию»!
— Что же изменилось?
— Думаю, я сам.
От дальнейших расспросов меня спасло появление Нарциссы и Люциуса. Аматисса буквально сжалась в комочек при их появлении — все чары, намеки и томные взгляды исчезли так быстро, что я даже засомневался — а не померещилось ли? Но поймав обращенный на девушку взгляд матери, я мигом сообразил, в чем тут дело. О, это было то еще зрелище — две вейлы, чьи интересы схлестнулись. И не столь важно, что одна была вейлой лишь наполовину, а вторая — мама — даже меньше, чем на четверть. Аматисса посягнула на то, что было дорого Нарциссе — в данном случае на ее сына (хотя, сильно подозреваю, что в мое отсутствие Люциус тоже пользовался у юной красавицы успехом). Казалось, сам воздух вокруг них потрескивает, словно в грозу. Нарцисса столь явно не одобряла интереса Аматиссы к своим мужчинам, что будь она настоящей вейлой, наверное, приняла бы «боевой» облик. К счастью, мама была человеком, и дело ограничилось холодным взглядом, но и его было достаточно, чтобы даже мне стало не по себе. Мда, отвык я общаться с родными… Аматисса поспешно извинилась и заторопилась куда-то, не желая накалять обстановку еще больше. Стоило ей скрыться, как от холода и недовольства Нарциссы не осталось и следа.
— Драко, сыночек, как хорошо, что ты решил навестить нас! — воскликнула мама, обнимая меня. Я на мгновение позволил себе прижаться к ней, но тут же отстранился, чтобы поздороваться и с отцом. Люциус тоже обнял меня, и я вздохнул с облегчением, осознав, что с ним все в порядке. Но странное поведение домовиков в Маноре не давало мне покоя, и я рассказал отцу об этом. Люциус внимательно выслушал, усмехнулся, и покачал головой.
— Понимаю твое беспокойство, сын, особенно в такие времена, как сейчас. Но можешь расслабиться, волноваться не о чем. Это всего лишь чары, наложенные Дамблдором. Что-то вроде одной из разновидностей заклятия Доверия. Называется «Чары кажущейся смерти». [5]
— Чары кажущейся смерти? — повторил я. — И что это значит?
— Человек, на которого наложены такие чары, как бы умирает для всех, кроме избранного круга лиц — как правило, кроме тех, с кем ему приходится постоянно тесно общаться, и кто должен знать истинное положение дел. В нашем случае, например, это Цисса и обитатели этого замка, естественно, ты, сам Дамблдор, Блейз и Северус. Подозреваю, что еще Поттер, и все остальные, кому я открылся в Хогвартсе. Но кроме этого — больше никто.
— Так тогда на тебе уже лежали эти чары?
— Да, — кивнул отец. — И как водится, узнал я об их наличии лишь непосредственно перед уходом, когда оставил тебя в Больничном крыле, если помнишь.
— Понятно, — хмыкнул я. — Вполне в духе Дамблдора. Значит, ты говоришь, это что-то вроде чар Доверия? И как это работает?
— Как я понимаю, в этом случае Хранителем Тайны становлюсь я сам, и это и есть основное отличие от чар Доверия, — пояснил отец. — Как ты знаешь, при простом заклятии человек не может сам хранить свою тайну.
— Да, знаю, — кивнул я. — А в остальном все работает так же?
— Приблизительно. Если я того не пожелаю, ни один человек, как бы хорошо он меня ни знал, не сможет узнать меня даже при встрече, и не поймет, что это именно я, и кто я такой, даже услышав мое имя. В самом лучшем случае, он решит, что я — какой-то дальний родственник тому самому Люциусу Малфою, который погиб при попытке бегства из Азкабана.
— А если… Ну, скажем, если я скажу кому-то, что мой отец жив?
— Не советую, — хмыкнул Люциус. — Тебя примут за сумасшедшего. В лучшем случае, решат, что у тебя психоз, и ты так потрясен смертью отца, что пытаешься отрицать очевидное. То же самое относится и к Блейз. Остальные, те, кто знает, тоже не добьются понимания, попытавшись рассказать об этом. Слушатели решат, что у них либо временное помешательство, либо галлюцинации, паранойя, ну или любые другие вероятные… эээ… психические расстройства.
— Понятно, — кивнул я. — И что, против этого не поможет даже… ну, не знаю, Родовая Магия или Кровные узы?
— Боюсь, что нет, и поведение наших эльфов — лучшее тому доказательство.
— Выходит, болтай не болтай, никто все равно не узнает, что ты жив, пока ты сам не откроешься? — проговорил я. — Ну что ж, это удобно хотя бы тем, что ты не зависишь от Хранителя Тайны, и можешь сам решать свою судьбу. Хотя, признаться, я раньше не слушал о подобных чарах.
— Полагаю, что Дамблдор разработал их не так давно, после того, как Заклятие Доверия так сильно скомпрометировало себя в случае с Поттерами.
— Однако он продолжает использовать и его, — возразил я, кинув взгляд на маму, которая сидела на подлокотнике отцовского кресла, изящно опираясь на спинку. Эта картинка вызвала стойкое ощущение дежа вю — сколько раз я видел, как эти двое сидели вот так, дома, в Маноре! При важных гостях мама никогда так не делала — только в кругу семьи.
— Ну, сами по себе чары довольно надежны, — заметила она. — Все дело в Хранителе. Поттерам следовало скорее довериться самому Дамблдору, или, на худой конец, действительно Блэку, вместо того, чтобы в последний момент заменить его на ничтожество, вроде Хвоста. От Сириуса, может, и отреклись, но он все-таки был Блэком! Мы не предаем тех, кого любим! — Нарцисса гордо выпрямилась, и тут же одарила меня ласковой улыбкой. Я хмыкнул.
— Ээээ… Мам, ты не очень расстроишься, если я скажу, что Сириус не «был» Блэком, а… им и остается? — спросил я. Мать удивленно подняла брови.
— Что ты имеешь в виду, Драко? — переспросила она. Я вздохнул.
— Ну, вообще-то, он, в некотором роде, жив, — отозвался я, поморщившись. Тетка Бэлла, я знал, всегда ненавидела Сириуса, но вот в отношении мамы я не был уверен. Нарцисса нахмурилась, и отец как-то весь напрягся.
— Что значит «в некотором роде»? — уточнил он. Я пожал плечами.
— Это значит, что он жив, но не то чтобы очень здоров, — отозвался я, и слово за слово, выложил родителям историю возвращения Сириуса Блэка в лоно Ордена Феникса. Мама, выслушав меня, вздохнула, и пожала плечами.
— Сириус всегда был несносным мальчишкой, и головной болью для своих родителей, — сказала она. — Начнем с того, что его отец чуть не спился, когда он попал в Гриффиндор. Думаю, если бы не Регулус, который стал им своего рода утешением, семейство Блэков развалилось бы куда раньше. Хотя, в конечном итоге, это их не спасло.
— Ну, не все так плохо, он ведь вернулся, может жениться и все такое, — пожал плечами я.
— Чем ты слушал, когда я объяснял тебе, что происходит при отречении и что — при изгнании из
