— Но мы тоже с зубами.
— Мы не псы. Мы волки. Волк сразу вцепляется зубами в шею. Пока жив, резал и резать буду.
Он прикрыл глаза, жадно расширив ноздри и втянув воздух, будто чуя запах добычи — Кто ж мешает, — пожал плечами Синякин. — Дело святое…
— Куда едем? — наконец счел нужным поинтересоваться вызволенный из плена.
— В нужное место. Тебя ждут встречи. Волк.
— Я рад любой встрече.
— Даже с собственной смертью?
— Даже с ней. Всему свой час, — недобрые нотки прозвучали в голосе Волка.
Через двадцать минут «Нива» затормозила. Синякину, Гадаеву и еще трем боевикам по первоначальному замыслу предстояло пересесть на «КамАЗ» и на нем следовать в логово.
Синякин, забравшись в кабину «КамАЗа», вытащил рацию, из тех, которые добыли в схроне, указанном Джамбулатовым, и сообщил:
— Все в порядке. Возвращаемся.
«КамАЗ» резко рванул с места. Гадаев, сидящий в кузове рядом с двумя боевиками, чувствовал себя не очень комфортно — грузовик все время ухал куда-то вниз и взлетал на пригорках, нащупывая колесом каждую вмятину в земле и с готовностью откликаясь на нее тряской и ударами своих сидений по седалищам пассажиров. Да и водитель, кажется, считал вполне искренне, что везет дрова.
Машина углубилась в зеленку. Ветви со скрипом царапали тент и кабину, но «КамАЗ» упорно полз вперед по подобию дороги, на которой были давние вмятины от шин.
Лес закончился, и машина выехала на открытое пространство. Здесь были холмы, степь. За холмом открылась кошара, и Гадаев понял, что они приближаются к месту назначения.
Наконец, машины устало замерли, заглушив двигатели. Синякин соскочил вниз с подножки. Потянулся с хрустом в костях, взял с сиденья автомат и направился к дому.
— Американца не хватает, — усмехнулся он. — Посмеяться не над кем.
— Это найти не трудно, — заметил шедший радом Джамбулатов.
Синякин остановился, насмешливо посмотрел на него и поинтересовался — И над кем предлагаешь?
— Уж не надо мной, — заверил Джамбулатов.
— Да Над тобой смеяться трудно… Врагам лучше тебя сразу стрелять.
— Но мы-то не враги, Абу.
— Надеюсь.
Между тем двое боевиков подвели Гадаева к столу перед домом и усадили на скамью.
— Посиди, — сказал рябой.
Волк сидел, умиротворенно положив ладони на дощатый стол и смотря перед собой. Он не возмущался и не сопротивлялся Он был отрешен от мирской суеты и совершенно спокоен. Он всегда умел ждать. Солнце садилось, и тени стали четче Обрисовался свежий шрам, глубоко прочеркивающий подбородок. И царапины на руках.
Из дома привели Хромого. На лице Гадаева мелькнуло удивление, потом вернулось равнодушие.
Хромого усадили напротив Волка, и теперь они сидели лицом к лицу, как за столом переговоров. Синякин присел по правую руку от Гадаева, и вид у него был скучающий. Он гладил ладонью «стечкина», которого демонстративно положил перед собой.
— Рад, что ты жив. Волк, — сказал Хромой.
— Я тоже рад, что я жив. — В тоне Гадаева было все то же равнодушие, но не было и намека на дружелюбие.
— Но то, что я жив, тебя, кажется, не слишком радует.
— На то воля Аллаха.
— Волк, я не виноват, что получилось все именно так. Я был вынужден уходить за ущелье.
— Не мне судить, — в голосе Гадаева промелькнула злость. Он отлично помнил, как Хромой со своим отрядом оголил оборону, уйдя в Грузию и оставив своих бывших соратников самим разбираться с федеральными войсками.
— Не тебе, — кивнул Хромой. — Но я вытащил тебя из Чернокозова. За это ты должен благодарить меня.
— Ты хотел, чтобы меня освободили. Я здесь. Что хочешь теперь от меня?
— Забрать то, что принадлежит мне.
— А что принадлежит тебе?
— Не шути так. Волк.
— Что может принадлежать тебе, бросившему своих воинов. Хромой?
— Закрой свою зловонную пасть! — Хромой в ярости подался навстречу своему бывшему помощнику. Но
