— А ты попробуй. Застрелю к чертовой бабушке. Поспрашивай, кто такой подполковник Косарев, если еще не слышал.
— Да ладно.
— Вот тебе и ладно, — Косарев ударил его резко в челюсть тыльной стороной ладони — чтобы ничего не сломать.
Послал на пол отдохнуть. Сплюнул, повернулся и пошел прочь.
После операции, которая, естественно, ничего не дала, уже ночью Косарев вез Мартынова домой.
— Гниль какая, — сказал Косарев, возвращаясь все снова и снова к сегодняшней истории. — За рваные баксы барыгу с наркотой отпустить.
— Подрабатывает народ, как может, — пожал плечами Мартынов. — А как можно милиции не платить по три месяца зарплату и ждать, что она не доберет свое?
— Иди, джинсами на рынке торгуй, если не доволен. Или банк охраняй — зарабатывай. Тебя в форму одели, удостоверение, оружие, власть дали. А ты баксы сшибаешь вместо того, чтобы подонков арестовывать. Как такого героя назвать? Вражина.
— Ох, неистовый ты, Косарев.
— Да, неистовый. Я привык полагаться на тех, с кем воюю бок о бок. Знать, что мне прикроют спину. А эта тварь тебя за баксы продаст с потрохами.
— Продаст. Ступивший на путь предательства идет по нему до конца, — согласился Мартынов.
— Сегодня он у наркоша баксы взял. Потом похоронил вещдоки. Потом продал информацию. И вот он уже на содержании у мафии и сдает всех — агентов, своих коллег… Трудно работать, когда не знаешь, откуда ждать подвоха — от таких же, как ты, сотрудников или от начальства?
— Такова жизнь.
— Ага, — Косарев наподдал газу, и машина резко рванула вперед. — Надо было бы Допытаться этого старлея за жабры взять как положено… Да все равно дело бы сгорело — одна морока. Доказательств никаких. Хоть рыло почистил ему.
— А, понятно, почему у него челюсть распухла.
— Мало досталось… В расход бы его пустить. По законам военного времени.
— Да ладно, всех не пустишь. Все С черных деньги берут.
— Ты берешь?
— Я — нет.
— А ребята наши?
— Нет.
— Значит, не все. А эта мразь в старлейских погонах' берет. Вот я и говорю — по законам военного времени
— Сейчас не военное время.
— Ты уверен?
Глава тридцать шестая
ТАБОР ПОД ЛУНОЙ
Стучат колеса. Мечутся по тамбуру дети. Звенят стаканы, и слышится из купе привычное русское: «Ну, будем». Пассажиры спят, завернувшись в простыни, листают книги, ведут долгие разговоры о жизни, о политике. Пылятся пакеты и чемоданы. Лежат наверху две объемистые сумки с маковой соломкой…
Как и обещал Михась, работа была не тяжелая. Глазей в окно, пей чай, трепись с попутчиками. Заливай, что тебе скоро в армию и ты едешь в Московскую область повидать тетушку. И присматривай за грузом — он дорого стоит.
Сева за свою жизнь насмотрелся множество фильмов 'про наркомафию. В них чемоданчики с пакетами белого порошка менялись на чемоданчики с деньгами. В них гремели выстрелы, бились шикарные машины, стрекотали вертолеты и обязательно присутствовали красивые блондинки. Такая жизнь виделась беззаботной, интересной и приятной. Но опасной. В том, чтобы перевозить в купе товар, приятного было немного поменьше, но зато, как заверял Михась, и опасности ровным счетом никакой. Кому интересно проверять мальчишку? А если и возьмут за ухо — главное ни в чем не признаваться. Знай себе, тверди, что сумки передали случайные люди, а что в них — понятия не имеешь… Правда, верилось в такую простоту и легкость с трудом, но Севе хотелось верить — и он верил, И чувствовал себя очень неплохо.
— Хоть бы в Чечню не послали, — в который раз заводила знакомую песню пышнотелая женщина лет сорока пяти. Груженая гостинцами, она ехала к сыну, служившему в Москве.
— Не пошлют, — возразил второй попутчик — очкастый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти. — В горячие точки направляют только с согласия солдат.
— С согласия, — вздохнула женщина. — Он у меня шебутной. Сам в армию напросился — говорит, хочет . испытать себя. А теперь в горячую точку просится.
— Зачем? — удивился Сева.
— За Россию, говорит, воевать хочет, — хмыкнула женщина. — Ау меня детей всего двое. И мне эта Россия… Лишь бы дите живо было. Пусть кто другой за нее воюет.
— И это верно, — кивнул очкарик. — А вы как считаете, молодой человек? — обернулся он к Севе.
— Не хочу воевать, — отрезал Сева.
— Вот, правильно, сынок, — попутчица пододвинула к Севе пакет с пирожками. Она всю дорогу пичкала его разной снедью — он напоминал ей сына.
— Беда с этой молодежью, — покачал головой очкастый. — На мотоциклах как бешеные по ночам носятся. Ансамбли эти. Наркотики. Вот ты, Всеволод, как относишься к наркотикам?
— Плохо, — сказал Сева.
— Вот, есть все же нормальные ребята, — кивнул очкарик в сторону Севу. — Но большинство… Пропащее поколение.
— Муж-то ездил к нему, — гнула свое женщина. — Обещал всыпать по первое число. А я хочу кому- нибудь денег дать, чтобы не посылали сына никуда. Кому бы дать-то?
— Это надо на месте поспрашивать, — сказал очкастый интеллигент.
Сева слушал разговор, с готовностью уплетая за обе щеки пирожки и запивая « Пепси».
Пассажирский поезд тащился устало, как будто после тяжелой болезни, Он простаивал у каждого столба и останавливался на каждой станции. Как раз это-то и было нужно. Выгружать такой груз лучше на незаметном полустанке, где о милиции и слыхом не слыхивали, и где никто не поинтересуется, что же лежит в здоровенных сумках у молодого человека. Севу должны были ждать на одной такой станции на самой окраине Московской области.
— Стоянка — две минуты, — сообщила проводница. А Севе больше и не надо. Очкарик, твердивший о вреде наркотиков, помог Севе выгрузить сумки, и покачал головой:
— Все-таки есть еще вежливая молодежь.
— А мой…Как пошлют в Таджикистан… — опять за охала женщина, и разговор пошел по очередному кругу…
Поезд начал набирать скорость, а Сева остался стоять посреди перрона со своей поклажей.
Так он простоял минут пятнадцать. Растерянность .была готова перерасти в отчаяние. Один. В незнакомой местности. С грузом маковой соломки, за который в случае чего, с него пообещали снять шкуру и достать из-под земли. И никого из встречающих. Севе захотелось заплакать. И действительно слеза навернулась на глаз. — Кого ждешь? — спросили за спиной.
— Алеху Ждана, — произнес условленное имя Сева, увидев плотного хорошо одетого с ртом, полным золота, цыгана и худого в кожанке русского белобрысого мужчину.
— От Михася?
— Ага.
— Поехали…
Такой груз не должен концентрироваться в одном месте. Его сразу раскидывают по барыгам. А те отдают его уличным торговцам. Путь этой партии маковой соломки был точно таким же.
— Два дня перекантуешься и обратно поедешь, — сказал цыган. — Тоже с посылкой.
— Ладно. А где жить?
