рассказа.
Чары обмакнул кисточку в краску — остальные внимали рассказу Нурмолды о Баку — и, вдавливая ее в бумагу, продолжил ряд мохнатых чудовищ и притом шептал счет (Чары имел двадцать три барана). Правдивая картина жизни колодца Клыч была завершена. Двадцать третий баран занял нижний угол карты.
Его пристыдили, и работа продолжалась. Европе была отпущена площадь с ладошку, и ту заполнила картина города, где по улицам плавали на лодках. О таком городе Нурмолды слышал на уроках Демьянцева. Америка также не получила достойного места — бумага кончалась, начиналась кошма. Нурмолды рассказал о городе в Америке высотой в сто юрт, поставленных одна на другую.
Карта была завершена. Она напоминала собой плохо выкрашенный забор. Из нее, как два глаза, глядели зеленые клочья — остатки ученической карты. Между клочьями белел листок с острыми музыкальными значками. То Нурмолды прикрепил распрямленный кулек из-под риса, подаренный черным мужиком, жителем селеньица Кувандык.
Нурмолды пересчитал части света. Одной недоставало. Возле пятна, намалеванного Чары в правом углу, Нурмолды написал: «Австралия».
Вошел милиционер, позвал Нурмолды с собой. Навстречу им из белой юрты вывалился Даир. Топтался встрепанный, с растерянным лицом. Стоявший у двери боец с винтовкой оттолкнул его.
— С-совсем? — тянул Даир. — С-совсем отпустили?
— Уходи, не мешайся! — начальственно прикрикнул на Даира вертевшийся тут же Суслик.
Даир увидел Нурмолды, отбежал. Остановился в отдалении, глядел.
Белая юрта была набита связанными бандитами.
У порога, где было небольшое свободное пространство, стоял Шовкатов с тетрадью. Он сказал Нурмолды:
— Ночью в суматохе отпустили какого-то Копирбая… он предъявил бумагу за твоей подписью. Сейчас выясняется, старикашка был вредный… Ладно, с этим разберемся без свидетелей. Тут другое: говорят, ты белуджа убил?
— Нурмолды знал, что делал! — с восторгом высказался Суслик, просунув голову в дверь юрты. — Куда без белуджа Жусуп, в какую Персию! А он ханскую шапку себе сшил! Все говорил: падать, так падать с верблюжьего горба.
— Кежек, видно, белуджа убил, — неуверенно сказал Нурмолды.
Кежек пробурчал:
— Я борец, с такими замухрыгами не связываюсь… только руку портить.
— А Мавжида, терьякеша, кто убил? — сказал Нурмолды. — Небось не боялся испортить руку.
Нурмолды повернулся, уходя. Кежек вновь пробурчал:
— Твоего терьякеша застрелил мулла Рахим.
— У него не было револьвера! — Нурмолды взглянул на Кежека и понял, что он не лжет.
— Э, у меня был, за поясом.
— Рахим не умел стрелять!
— Да, тогда еще плохо стрелял.
— Зачем он его убил?
— Терьякеш был бесполезный человек.
— Говори громче!
— Бесполезный человек, говорю!.. Но мулле пригодился: мы словам не верим. — Кежек повернулся лицом к обрешетке, вытянув вдоль тела связанные руки.
Нурмолды оседлал саврасого.
Аул остался позади горсткой юрт, когда Нурмолды догнала Сурай на отцовском коне.
— Вернись в аул! — крикнул он.
Пытался поймать за узду ее вороного, она увернулась, скакала в отдалении.
Он пригнулся к гриве, пустил коня. Знал ишан толк в конях — саврасый легко нес всадника. Новый знак поводьями — рванул конь.
Долго мчал Нурмолды. Раз, другой оглянулся: неслась Сурай следом, ровно, без сбоя бежал вороной.
Налетела, поравнялась. Смеется. Запрокинув руки, затягивала на затылке платок, кричала:
— Отец верит, что слава его коня дошла до Хивы!
— Побьет тебя отец! — сердито прокричал Нурмолды.
— Так женись скорее!..
14
Они прятались от ветра за каменным выступом колодца.
Кони были напоены, кормились неподалеку в низинке, очерченной полосой подсохшего жусана.
— А если он вчера еще миновал этот колодец? — сказала Сурай.
Нурмолды крепче прижал ее к себе, прикрывая полой пальто. Ответил:
— Он не знает, что на колодцах Жиррык и Ахмедсултан наших нет, едет в обход.
Сурай подняла голову, сузились ее большие черные глаза:
— Едет…
Они глядели в глубь равнины. Ветер натащил облака, быстро, тревожно темнело.
Нурмолды отъезжал, она бросилась, схватила саврасого за узду:
— Он тебя убьет!
— У него даже ножа нету…
В самом появлении Нурмолды здесь, в его немом, недобром приближении Рахим угадал враждебную ему перемену. Дрогнуло его стянутое усталостью лицо, блеснуло в темных глазницах — ненависть или выбитые ветром слезы?..
Они съезжались. Рахим отвернул полу своего верблюжьего шекпеня, достал наган. Подержал вскинутую руку с наганом, опустил и развернул коня.
Глядели Нурмолды и Сурай вслед одинокому всаднику. Куда он?.. В той стороне ни колодца, ни человека. Пустыня без края.
…Урочище Кос-Кудук. Трясется под ветром трава, осеннее уныние, холод. Жусуп и его бандиты в шапках, в полушубках сбились возле повозки. Глядели, как один милиционер другому поливает на руки, а тот голый по пояс парень гогочет, радуясь молодости, жизни.
Парень набросил гимнастерку. С ремнем, с кобурой в руках прошел мимо бандитов, покрикивая. Они полезли в повозку.
Парень с выражением той же молодой радости на лице подошел к стоявшему в стороне Нурмолды, поглядел ему под ноги: холмик из гипсовых комьев. Коснулся плеча Нурмолды, прощаясь.
Повозки тронулись. По краю степи белел солончак.
Парень вытянул руку ладонью вверх:
— Снег пошел, ребята!
Уходил обоз в степь, глядел Нурмолды вслед. Черной трубой висела за плечами зачехленная карта.
Горький колодец
