— Он может забрать и вас самого под такое обещание, — сказал Доменико со скрытым юмором, пытаясь остудить эмоции.
Марк-Антуан перешел к делу.
— Господин граф, это меньше похоже на освобождение, чем на бегство.
Он поднял руку, чтобы остановить возражение.
— Не пугайтесь. Это не такое бегство, за которое Венеция будет держать ответ. Оно предусмотрено приказом из французской миссии, подписанным поверенным в делах. Я выкал из него этот приказ благодаря высокому положению уполномоченного представителя Директории Камиля Лебеля.
Он слегка улыбнулся.
— Еще вчера в такой же час я был убежден, что играл роль Лебеля впустую целый год. Теперь я обнаружил достаточную причину для этого.
Затем Марк-Антуан вернулся к прежнему деловому тону:
— Поскольку какая-нибудь случайность может в любой момент раскрыть обман, Доменико не должен терять времени. Гондола, которая доставила нас из Мурано, отвезет его в Сан-Джорджо на Алдже к адмиралу, чтобы его могли отправить в Триест, откуда — в Вену, чтобы переждать там, пока ситуация не станет вновь безопасной.
Радость спасения все равно перевешивала боль скорого расставания. Последовало немедленное согласие с этим и немедленная суета приготовлений. Изотта взялась руководить укладыванием той части багажа, которую составляли предметы первой необходимости. Она вышла с этим поручением почти с облегчением, избавившись от присутствия Марка-Антуана — присутствия, которое сегодня было для нее подобно распахнутым настежь вратам к счастью и осуществлению мечтаний.
Когда через полчаса она вернулась, чтобы сообщить им, что все готово и что вещи Доменико погружены в гондолу, лакей, открывший перед ней дверь, последовал за ней в комнату и тут же объявил, что мадам виконтесса де Сол внизу и хочет видеть мессера Мелвила немедленно. От себя слуга добавил, что дама выглядит чрезвычайно взволнованной.
Это объявление произвело в комнате странную тишину — тишину, которая не была непонятной для Марка-Антуана. Он не столь задумывался над тем, ради чего она его разыскала, сколь был доволен ее появлением.
Он попросил позволения ей войти и в полной тишине, в которой чувствовалась натянутость, они ждали ее прихода.
Она вошла, с трудом переводя дыхание. На мгновение виконтесса приостановилась на пороге, ее встревоженные глаза скользили по лицам, пока не остановились на Марке-Антуане. Тогда она подобрала украшенные цветами полы платья и порхнула к нему через всю комнату.
— Марк! О, слава господу!
В своем возбуждении она вцепилась в него руками, полностью игнорируя других, присутствовавших в этой комнате.
— Дорогой мой, я сделала ужасную, ужасную вещь. Это было случайностью. Глупой случайностью. Вы никогда не должны допускать мысли о том, что я могу сознательно предать вас, что бы мне ни открылось. Вы знаете, что я не способна на это. Я не знала, что вы играли воль Камиля Лебедя. Как я могла? И я сказала Виллетарду… Нет, я не говорила ему. Это произошло случайно. Я не помню точно, что я говорила ему. Но я дала ему возможность догадаться, что вы — не Лебель.
Так, задыхаясь, смущенная в своей тревоге, она извергла это в стремлении сообщить и объяснить.
Марк-Антуан поймал ее запястье. Встревоженный, он отрывисто спросил:
— Что именно вы ему рассказали?
Она ему подробно объяснила все о документе, увиденном ею, и о том, как внезапно открывшаяся истина застала ее врасплох. Марку-Антуану все сразу стало понятным. Для других же это по-прежнему оставалось совершенно таинственным. Далее последовало ее вполне определенное предупреждение, сообщавшее об открыто объявленных намерениях Виллетарда.
— Вы должны бежать, Марк! Я не знаю как. Но бегите! Не теряйте ни минуты!
Но теперь он вновь сохранял свое спокойствие, на мгновение поколебленное ее известием.
— У нас еще есть немного времени. Виллетард сначала должен получить соответствующий приказ у Дожа, затем — найти людей, чтобы исполнить его и, наконец, им надо найти меня. Я говорил Виллетарду, что меня можно найти в гостинице 'Шпаги». Поэтому сначала они отправятся туда, и это должно создать задержку. Не теряя времени, мы не должны суетиться. Ваше предупреждение, мадам, стало поистине благородным исправлением ошибки, которой вам не удалось избежать.
— Если так, я лишь уплатила долг. Я понимаю теперь, что вы пощадили меня, и я в долгу перед вами.
Она сказала бы гораздо больше, если бы могла повиноваться своим побуждениям. Она вложила бы в слова часть той нежности, что светилась в ее глазах, когда они смотрели на него. Но присутствие других, которое она, казалось, начала осознавать, обязывало ее к сдержанности. Он не попытался представить ее им. Теперь, когда она обратила внимание на их присутствие, она поняла это упущение и попросила его исправить положение.
— Ах, да!
Для него такая забывчивость была необычной. Он посмотрел на графа Пиццамано и других, особенно на Изотту, которая разделяла общее непонимание.
— Простите, — извинился он перед ними и затем обратился к виконтессе.
— Каким именем должен я вас представить моим добрым друзьям?
— Каким именем? — смутилась она. Он улыбнулся.
— Также как вы знаете, что я — не Лебель, так и я знаю, что вы — не виконтесса де Сол.
У Изотты вырвался слабый стен. Она судорожно схватилась за руку своего брата, который хорошо понимал, что происходит в ее душе.
Виконтесса отпрянула на шаг, удивление и ужас смешались на ее утонченном лице. Инстинктивно она насторожилась и сразу перевоплотилась в тайного агента. Инстинктивно она собралась с силами. Поведение ее изменилась. Трогательный, нежный ребенок провал, уступив место искушенней светской женщине. Ее глаза сузились.
— И давно вы придерживаетесь такого мнения? — спросила она его.
— Я убежден в этом с первой встречи с вами. Даже раньше — с того момента, когда я услышал ваше имя.
Твердый, недрогнувший пристальный взгляд прищуренных глаз свидетельствовал о ее выдержке, как и жесткий смех, который, казалось, заклеймил наглость его слов. В ее слегка насмешливом голосе не было ни малейшего изъяна.
— Я даже не знаю, с чего начать исправление столь экстравагантного заблуждения. Я могу лишь утверждать, что я, несомненно, вдова виконта де Сол.
— Вдова? — вставил вопрос граф Пиццамано.
Это замечание она не удостоила даже взглядом. Отвечая, она по-прежнему держала свой взгляд на Марке-Антуане:
— Он был гильотинирован в Туре в девяносто третьем году. Вежливо улыбаясь, Марк-Антуан покачал головой.
— У меня есть наилучшее из оснований полагать, что этого не случилось, хотя ваш друг Лебель верил в это.
Страх ее усилился перед его необычно пристальным взглядом — взглядом полушутливым, полупечальным. Но она решительно стояла на своем. Она слегка вскинула голову.
— Даже если бы было правдой, что виконт де Сол не гильотинирован, разве это доказывало бы, что он — не муж мне?
— О нет, мадам.
Он подошел к ней, взял за руку, которую, несмотря на свой страх и гнев, она уступила ему, ибо было что-то непреодолимо нежное в его манерах и сочувственное в его глазах, будто выражающее сожаление и просящее извинения за те, что он делал.
— Но если бы он был женат на женщине хотя бы наполовину столь очаровательной, он не мог бы
