Но не успела она задать себе этот вопрос, как сама же ответила на него, и ей показалось, что ледяная рука сдавила ее сердце. Мариус лежал в гробу… они лгали ей. Эти люди в ливреях ее пасынка принесли в Кондильяк тело ее сына.
Из ее горла вырвалось рыдание, и она шагнула к гробу. Она должна была убедиться сама. Так или иначе, необходимо рассеять это мучительное сомнение. Но не успела она сделать и трех шагов, как вновь остановилась, остолбенев, внезапно вскинув руки к груди и раскрыв губы, с которых был готов сорваться крик ужаса. Потому что крышка гроба медленно поднялась и со стуком упала. И, увеличивая ее ужас, из гроба поднялась и уселась там фигура, с мрачной улыбкой озираясь вокруг, и это была фигура человека, которого умертвили по ее приказу,
— Гарнаша. Да и выглядел он точно так же, как в тот день, когда приехал в Кондильяк.
Ее красивое лицо было смертельно бледно, а его черты искажены до такой степени, что следов красоты в нем уже более не осталось. Аббат холодно смотрел на нее и стоящего позади мадам сенешала, которому чуть было не сделалось дурно от ужаса. Но не боязнь призрака испугала его. В Гарнаше он видел человека, оставшегося в живых, каким-то чудом избежавшего участи, которую они ему уготовили, и ужас Трессана был ужасом преступника, призываемого к ответу.
После минутной паузы, словно насладившись произведенным эффектом, Гарнаш поднялся на ноги и проворно спрыгнул на пол. И в глухом стуке, с которым он приземлился перед вдовой, не было ничего призрачного. Испуг частично оставил мадам. Она видела, что имеет дело всего лишь с человеком, но только теперь начала понимать, насколько страшен для нее этот человек.
— Опять Гарнаш! — с трудом дыша, произнесла она.
Он безмятежно поклонился, улыбнувшись.
— Да, мадам, — иронично сказал он, — опять Гарнаш. Цепкий, как пиявка, мадам, и прибывший сюда, чтобы, подобно пиявке, кое-что здесь очистить.
Она несколько оправилась от своих недавних страхов, и ее глаза, вновь вспыхнувшие от ярости, попытались поймать уклончивый взгляд Фортунио. Гарнаш перехватил этот взгляд и догадался, что было у нее на уме.
— Все, что сделал Фортунио, — проговорил он, — он сделал по приказу и с санкции вашего сына.
— Мариуса? — уточнила она, боясь услышать, что, говоря о ее сыне, он имеет в виду пасынка, а Мариуса нет в живых.
— Да, Мариуса, — ответил он. — Он подчинился моей воле. Я пригрозил ему и его приятелю по оружию, столь достойному своего хозяина, что их вместе колесуют, если они воспротивятся мне. Это был их единственный шанс спастись. Они поступили благоразумно, воспользовавшись им, и таким образом дали мне возможность проникнуть в Кондильяк, чтобы освободить мадемуазель де Ла Воврэ.
— Значит, Мариус… — она оставила свой вопрос висеть в воздухе, и ее рука нервно сжала платье на груди.
— Жив и здоров, как должен был доложить вам Фортунио. Но он остается в моей власти и не выйдет из-под нее, пока дела в Кондильяке не будут улажены. Потому что если я снова встречу здесь противодействие, обещаю вам: его колесуют.
Она в последний раз попыталась воспротивиться его воле. Долгая привычка повелевать умирала с трудом. Маркиза вскинула голову; теперь, когда она узнала, что Мариус жив и здоров, мужество вновь вернулось к ней.
— Неплохо, — усмехнулась она, — но кто вы такой, что можете угрожать и давать такие обещания?
— Я покорный выразитель воли ее величества — королевы-регентши, мадам. Когда я угрожаю, я угрожаю от ее имени. Довольно чванства, умоляю вас. Сейчас оно принесет вам мало пользы. Вы низложены, мадам, и лучше примите это спокойно и с достоинством — вот вам мой дружеский совет.
— Я еще не так низко пала, чтобы пользоваться вашими советами, — кисло ответила она.
— Он может потребоваться вам прежде, чем зайдет солнце, — тихо улыбаясь, ответил он. — Маркиз де Кондильяк и его супруга все еще в Ла-Рошете и ждут, когда я закончу свои дела, чтобы им вернуться домой.
— Его супруга! — вскрикнула она.
— Именно так, мадам. Он привез из Италии жену.
— Тогда… тогда… Мариус? — она запнулась.
Возможно, даже этими словами она не намеревалась выдавать свои мысли. Но Гарнаш понял, что было у нее на уме, и удивился, насколько трудно ей избавиться от своих замыслов.
Но Гарнаш рассеял окончательно ее упования.
— Нет, мадам, — сказал он. — Пусть Мариус ищет себе жену в другом месте, если только мадемуазель по своей воле не захочет выйти за него, что весьма маловероятно. — Затем его тон внезапно изменился, и он сурово спросил:
— Мадемуазель де Ла Воврэ здорова, мадам?
Она утвердительно кивнула, но не произнесла ни слова. Гарнаш повернулся к Фортунио.
— Пойди и приведи мадемуазель, — приказал он, и один из людей открыл дверь, выпуская отправившегося с поручением капитана.
Парижанин прошелся по залу и приблизился к дрожащему Трессану, дружески кивнув сенешалу, от чего тому опять едва не стало дурно.
— Рад встрече, мой дорогой месье сенешал. Не будь вас здесь, мне пришлось бы послать за вами. Между нами осталось неустроенным маленькое дельце. Можете положиться на меня, я устрою его к вашему полному удовлетворению, если не к вашей будущей печали.
И с улыбкой он оставил сенешала, совершенно онемевшего.
— Вы хотите договориться со мной? — гордо спросила мадам.
— Несомненно, — ответил Гарнаш с мрачной любезностью. — От того, примете ли вы эти условия, будет зависеть жизнь Мариуса и ваша собственная свобода.
— И каковы же они?
— В течение часа все ваши люди — до последнего поваренка — сложат свое оружие и покинут Кондильяк.
Не в ее власти было отказать.
— Маркиз не станет меня преследовать? — неуверенно спросила она.
— Маркиз не имеет таких полномочий, мадам. Только королева может иметь дело с вашим неповиновением, то есть в данном случае я как ее посланник.
— Если я соглашусь, месье, что тогда?
Он пожал плечами и спокойно улыбнулся.
— Никаких если, мадам. Вы будете вынуждены согласиться, добровольно или нет. Чтобы убедиться в этом, я вернулся и привел с собой солдат. Но если вздумаете сопротивляться, вам придется хуже, значительно хуже. Прикажите вашим людям уйти, как я сказал вам, и вы сможете свободно последовать за ними.
— Да, но куда? — вскричала она, внезапно рассвирепев.
— Насколько я осведомлен о ваших обстоятельствах, мадам, мне известно, что вы окажетесь в некотором смысле бездомны. Прежде чем строить заговоры против маркиза де Кондильяка, прежде чем пытаться убить его, вам следовало бы подумать, что может прийти день, когда вы будете зависеть от его великодушия. Сейчас вы вряд ли сможете рассчитывать на это и потому окажетесь на улице, если… — он остановился и сардонически взглянул на Трессана.
— Вы очень дерзко разговариваете со мной, — сказала она ему. — Вы говорите так, как ни один мужчина не осмеливался говорить со мной.
— Когда сила была на вашей стороне, мадам, вы обращались со мной так, как никто не осмеливался обращаться. Теперь преимущество за мной. Взгляните, насколько я использую его в ваших интересах; заметьте, как великодушно я поступаю с вами, с той, которая замышляла убийство. Месье де Трессан! — позвал вдруг он.
Сенешал вздрогнул, будто от внезапного укола.
— My… у… месье? — пробормотал он.
