— Вам я тоже воздам добром за зло. Подойдите сюда.
Сенешал приблизился, недоумевая, что сейчас произойдет. Маркиза смотрела, как он шел, и ее глаза холодно блестели.
Солдаты ухмылялись, аббат взирал на все по-прежнему бесстрастно.
— С сегодняшнего дня у маркизы де Кондильяк, похоже, не будет крыши над головой, — сказал парижанин, обращаясь к сенешалу. — Не будете ли вы столь любезны предложить ей кров, месье де Трессан?
— Я? — задохнулся Трессан, не веря собственным ушам, и из глаз его почти исчезло всякое выражение. — Мадам хорошо знает, с какой радостью я сделал бы это.
— О-хо! — ликовал Гарнаш, наблюдая за лицом мадам. — Она знает? Тогда действуйте, месье; я готов забыть ваше неблагоразумие и обещаю, что вас не привлекут к ответственности за жизни, потерянные из- за вашей измены и отсутствия лояльности, при условии, что вы добровольно откажетесь от поста сенешала Дофинэ — я не могу согласиться с тем, чтобы вы и впредь занимали эту должность.
Трессан перевел взгляд с вдовы на Гарнаша и обратно. Она стояла, как будто слова парижанина превратили ее в камень, от ярости лишившись дара речи. А затем дверь в зал отворилась, и вошла мадемуазель де Ла Воврэ, сопровождаемая Фортунио.
При виде Гарнаша она замерла, положила руку на сердце и тихо вскрикнула. Был ли это на самом деле Гарнаш, которого она знала, — Гарнаш, ее храбрый странствующий рыцарь? Он выглядел иначе, чем в те дни, когда был ее тюремщиком; но зато соответствовал тому образу, который остался в ее душе с момента его предполагаемой смерти. Он шагнул девушке навстречу, и его глаза чуть задумчиво улыбались. Он протянул ей обе руки, она взяла их, и там же, на глазах у всех, прежде чем он успел отдернуть свои руки, она склонилась над ними и поцеловала их, шепча в то же время слова, возносившиеся к небесам:
— Слава Богу! Слава Богу!
— Мадемуазель, мадемуазель, — запротестовал он, когда уже было слишком поздно останавливать ее. — Вы не должны… Я не могу вам это позволить.
В ее поступке он видел всего лишь выражение благодарности за сделанное для нее, за тот риск, которому добровольно подвергался ради ее спасения. Услышав слова увещевания, она было успокоилась, но затем в ней вновь пробудился страх, к которому она так привыкла, находясь здесь.
— Почему вы здесь, месье? Вы опять оказались в опасности?
— Нет-нет, — рассмеялся он. — Это мои люди — хотя бы на время. Я вернулся, и на этот раз в моих силах совершить правосудие.
— Что сделать с этой дамой, мадемуазель? — спросил он и, хорошо зная мягкость души девушки, добавил: Говорите. Ее судьба в ваших руках.
Валери взглянула на свою обидчицу, затем обвела глазами молчаливо стоящих солдат и бледнолицего аббата во главе стола — беспристрастного свидетеля этой странной сцены.
Перемена была слишком внезапной. Всего несколько минут тому назад она еще была под стражей, терзаясь и мучаясь от сознания того, что Мариус должен вот-вот вернуться, и она волей-неволей будет вынуждена обвенчаться с ним. А теперь, похоже, она оказалась свободной: ее защитник здесь, и в его власти приказать ей решить судьбу ее недавней мучительницы.
Лицо мадам стало пепельно-серым. Она, никогда не испытывавшая к людям добрых чувств, судила о девушке по себе. Смерть — это все, чего ожидала маркиза, потому что знала: окажись она на месте Валери, потребовала бы смерти. Но…
— Отпустите ее с миром, месье, — услышала она слова мадемуазель и не могла поверить, что над ней не издеваются.
Гарнаш засмеялся.
— Мы позволим ей уйти, мадемуазель, — но не совсем так, как ей бы хотелось. Мадам, вы более не должны оставаться без узды, — сказал он маркизе. — Такая натура, как ваша, требует, чтобы ею управлял мужчина. Я думаю, для вас будет достаточным наказанием, если вы вступите в брак с недалеким месье де Трессаном, но он еще будет наказан, когда его теперешний юношеский пыл сменит разочарование. Сделайте друг друга счастливыми, — и он махнул рукой паре. — Наш достопочтенный месье аббат сейчас свяжет вас узами брака, а затем, господин сенешал, вы можете отвезти молодую жену домой. Ее сын вскоре последует за вами.
Но маркиза огласила воздух криком. Она затопала ногами, и в ее глазах, казалось, полыхало пламя.
— Никогда, месье! Никогда в жизни! — кричала она. — Я не позволю себя принуждать так. Я маркиза де Кондильяк, месье. Не забывайте этого!
— Едва ли мне грозит такая опасность. Я слишком хорошо помню об этом и потому настаиваю, чтобы вы срочно переменили место жительства и перестали быть маркизой де Кондильяк. У этой самой маркизы слишком много накопилось на счету. Только метаморфоза позволит ей избежать платежа. Я открыл вам дверь, мадам, через которую вы можете спастись.
— Вы оскорбляете меня, — сказала она ему. — Ради Бога, месье! Я не вещь, которой любой распоряжается, как хочет.
Услышав это, Гарнаш побагровел от ярости. Ее гнев подействовал на него, как сталь, чиркнувшая по кремнию и высекающая один из порывов безудержной, пылающей страсти, ударивший ему в голову.
— А как же эта девочка? — выкрикнул он. — Как насчет нее, мадам? Разве она была имуществом, которым всякий мог распоряжаться по своей воле, будь то мужчина или женщина? А вы собирались распорядиться ею против ее сердца, против ее естества, против данного ею слова. Довольно об этом! — рявкнул он, и лицо и голос его были столь ужасны, что вдова дрогнула и отступила, когда он сделал шаг в ее направлении.
— Венчайтесь с ним! Берите этого человека в мужья, вы, хладнокровно заставлявшие других вступать в брак против их воли! Берите, мадам, и сейчас же, или, клянусь небесами, вы отправитесь со мной в Париж, и вряд ли к вам будут там благосклонны. Там мало помогут крики и заявления, что вы маркиза де Кондильяк. Как убийцу и мятежницу, вас будут пытать и, кем бы вас ни признали, у вас есть хорошие шансы быть колесованной — вместе с вашим сыном. Выбирайте, мадам!
Он остановился. Валери схватила его за руку. Вся его ярость моментально исчезла. Он повернулся к ней.
— В чем дело, дитя мое?
— Не заставляйте ее, если она не хочет идти за него, — сказала она. — Я знаю… а она нет… сколь это ужасно.
— Потерпите, дитя, — улыбнувшись, успокоил он ее, и его улыбка была похожа на сияние солнца после бури. — Ей не так уж плохо. Она несколько нескромна. Похоже, они уже дали друг другу слово. А кроме того, я и не заставляю ее. Она выйдет за него по собственной воле — или поедет со мной в Париж со всеми вытекающими последствиями.
— Вы говорите, они дали друг другу слово?
— Ну… а разве нет, месье сенешал?
— Да, месье, — с гордостью ответил Трессан, — и что касается меня, то я готов к свадьбе хоть сейчас.
— Тогда, ради Бога, пусть мадам дает ответ. Мы не можем терять на это целый день.
Она стояла, глядя на него злыми глазами, стучала носком туфли по полу. В конце концов, едва не падая в обморок от отвращения, она согласилась уступить его воле. Париж и колесо оказались слишком пугающим выбором; и даже если ее пощадят, ей некуда будет идти, кроме лачуги в Турени, а Трессан, несмотря на свое уродство, был богат.
Поэтому аббат, который позволил себе участвовать в похоронном маскараде, теперь по приказу посланника королевы приготовился совершить обряд венчания.
К церемонии приступили не мешкая. Фортунио выступил поручителем Трессана, а Гарнаш настоял на том, чтобы собственноручно передать господину сенешалу его невесту: ирония судьбы, которая задела горделивую мадам больше, чем все испытания, выпавшие на ее долю за последние полчаса.
Когда все было закончено и вдова маркиза де Кондильяк стала графиней де Трессан, Гарнаш приказал им немедленно убираться восвояси.
— Как я вам обещал, месье де Трессан, вас не коснется никакое судебное преследование, —