песню, которую сочинил, когда кровь его уже была заражена чумой, песню, которая зародилась в нем при первом взгляде на эту женщину.
Последняя строка тихо замерла на ее губах:
— Con i ginnochi chini a tua beltade note 23. Лютня умолкла.
— Всего лишь два слова, — сказала она. — Яркие бусинки, из которых вы делаете ожерелье для существа, созданного вашей мечтой. Просперо покачал головой. Он был очень бледен.
— Не яркие бусинки, а жемчужины, монна. Жемчужины — символ наших слез, и в них блестят слезы; слезы светлые, чистые и искренние, каких еще никто никогда не проливал. Откуда у вас эти строки?
— Они были записаны на листке бумаги в то утро, когда мы увидели, что вы больны. На них было посвящение: «Даме в серебристом». Я сначала подумала, что это — записка, которую вы оставили для меня.
— Я полагаю, так и было. А потом? Она отвернулась.
— А потом я прочитала эти строки. Я надеялась, что они посвящены мне.
— Вы надеялись? Вы надеялись! — Просперо взглянул на нее. Его лицо преобразилось, озарившись каким-то внутренним светом. И тут Джанна поняла, что выдала себя. Ее охватил страх; она не решалась встретиться взглядом с Просперо.
— Джанна, — сказал он нежно, — если это правда, а я молю Бога и Богородицу, чтобы это было так, то мы сейчас не должны испытывать ни недостатка в словах, ни нужды в них. Вы заявили свои права на меня в благословенный час нашей встречи, а я заявил свои права на вас.
Она ответила ему, отведя взгляд:
— Вначале я опасалась, что сонет лжет, что вы спасались бегством не от смерти ради жизни, а от смерти ради смерти. Но, когда вы поправились, мои страхи усугубились: этот сонет показался мне всего лишь шуткой. Так иногда забавляются поэты, теша свою душу.
— Моя любимая, — прошептал он, — я не умею произносить высокие слова, но я попытаюсь. Если я вообще наделен даром слагать песни, то я должен петь именно теперь, словно беззаботный жаворонок, который изливает восторг, переполняющий его сердце.
— Но что будет, если вы уедете?! — воскликнула она.
— Могу ли я медлить? Есть долг, который необходимо выполнить. До поры я себе не хозяин. А исполнив долг, я вернусь. Будете ли вы ждать меня, Джанна?
Она медленно подняла глаза и встретила его страстный вопрошающий взгляд.
— Ждать? — переспросила она. — Ждать, пока вы будете мстить? Ждать, пока вы вернетесь ко мне с окровавленными руками? В этом состоит ваша просьба?
Просперо неподвижно застыл.
— А можно мне приходить, пока мой долг еще не исполнен? Наступила длинная пауза. Наконец Джанна ответила:
— Просперо, вы говорите, что любите меня.
— Сказать так — значит сказать слишком мало.
— Большего я не прошу. В этом нет нужды. Вы говорили, что у меня есть права на вас. Однажды вы предложили мне считать вас своим чадом, поскольку я дважды подарила вам жизнь.
— Это действительно так, и, следовательно, эта жизнь принадлежит вам. Распоряжайтесь ею, как вам заблагорассудится. Она снова подняла глаза.
— Искренни ли вы? Это не просто красивые слова? Тогда, Просперо, я требую, чтобы вы отказались от мести. Он побледнел.
— Дух моего отца проклянет меня.
— Мертвые спокойно спят. Мы не должны тревожить их сон нашими безумствами.
— Но есть еще живые. Я превращусь в посмешище в глазах всех Адорно, в презренного, отверженного, стоит мне отказаться от мщения. Захотите ли вы связать свою судьбу с таким человеком?
— Я бы гордилась им, ибо он выказал мужество. Господь наш рассматривает месть как зло. Могу ли я связать свою судьбу с человеком, творящим его?
Он отстранился от нее, обхватив голову руками.
— Джанна, вы разбиваете мне сердце. Отказать вам в первой же просьбе, когда я отдал бы жизнь за возможность служить вам!
— Я прошу гораздо меньше.
— Нет, много больше. Вы требуете мою честь.
— Я требую лишь, чтобы вы правильно понимали ее. Много ли чести в отмщении? Разве не учила вас матерь-церковь, что это — смертный грех?
— Может быть, и так. Но я дал клятву на могиле отца.
— От этой клятвы вас освободит любой священник.
— Но как мне освободить себя? Джанна! Дорогая Джанна!
Губы женщины задрожали. Нотки боли в голосе Просперо тронули ее.
— Любимый, не просите меня идти против своей совести. Считайте, что нам было суждено встретиться только для того, чтобы разлучиться.
— Этого не может быть. Неужели вы полагаете, что наша встреча — случайность? Она была предопределена.
— Если вы верите в это, то не сделаете ничего, что помешает свершению судьбы. Она в ваших руках, мой дорогой.
— И вы предлагаете мне сделать выбор? — воскликнул он в страхе.
— Увы! Что еще остается? По крайней мере, вы знаете, как я буду молиться за ваш верный выбор.
Джанна поднялась. Он бросился к ней, намереваясь заключить в объятия, но она мягко остановила его.
— Еще не время, дорогой. Сначала изгоните темного дьявола из своей души, и тогда я — ваша. В любую минуту.
Он задыхался и смотрел на Джанну глазами, полными скорби. Но скорбь уже уступала место нараставшему гневу.
— Вы повергаете меня в отчаяние. Лучше бы вы дали мне умереть от чумы!
— Что ж, если вы так говорите, значит, лучше бы нам обоим умереть, — грустно ответила женщина. — Я ухожу. Пойду молиться за вас, Просперо. За нас обоих. Если вы сделаете выбор еще до отъезда отсюда, дайте мне знать. Если же нет… Тогда, милый, дай нам Господь сил. Мне-то уж они наверняка понадобятся!
Она решительно направилась к двери. За порогом уже сгустились сумерки. Просперо бросился следом.
— Джанна, я хотя бы увижу вас до отъезда? Она смотрела на него, и ее глаза, полные слез, казались огромными и яркими.
— Если ваш выбор будет не таким, какого я жажду, встреча только усугубит мое горе, а оно и без того велико.
— Вы так непреклонны! Вы, та, кого я считал воплощением милосердия и сострадания!
— Разве я прошу вас поступить немилосердно? Подумайте, Просперо. Может быть, вы сумеете разделить мою точку зрения. Молю Бога, чтобы это произошло.
Джанна зашагала вниз по лестнице.
Просперо больше не пытался остановить ее. Он смотрел, как серебристая фигурка растворяется во тьме. Точно так же следил он за ней в самый первый вечер. Но тогда душа его была полна восторженного любопытства. Теперь же… теперь ее раздирали боль и гнев, смешавшиеся столь причудливым образом, что невозможно было понять, где кончается одно и начинается другое. Прекрасная мечта рассыпалась в прах. Джанна запросила слишком высокую цену за свою благосклонность. Цену, которая была ему недоступна. Но Джанна упрямо не желала этого понять.
Просперо в сердцах стукнул себя по лбу и с досадой проговорил: «О, Боже, зачем я повстречал ее?
