блокирован. Открыв боковые двери, два автоматчика дали очередь вдоль вагона, отрезая зекам последний путь к спасению. Спасению в таежных дебрях. Холодный цинизм и рассудительность Синько бесследно улетучились. Урка носился по коридору и поднимал на бунт братву. Но верные еще вчера кореша реагировали вяло и с явной неохотой. Их интуиция, отточенная многолетним режимом, подсказывала, что «банкет» проигран. Теперь начиналось новое время. Время искать козлов отпущения.
– Веселей, братишки! – орал на весь коридор рецидивист Синько, размахивая пистолетом и пританцовывая на месте. – Мы еще попляшем. Мы еще подиктуем мусорам свои язушки.
– Это не Москва, Гаврилыч, – заметил старый зек со второго купе, скупо и неприятно улыбаясь. – Это тайга. Здесь отвечают пулями. Они будут гнать эшелон, пока не рассветет, и остановятся на перроне, где тебя раскрошат два-три взвода автоматчиков. Ваши не пляшут, Гаврилыч.
– И что же ты предложишь, Зуб? А? Выломиться хочешь? В солнечный Тайшет рвешься?
Синько затрясся и начал палить в потолок. Купе зашевелились. Истеричный зек, полосовавший лицо сержанта, вытащил из кобуры капитана пистолет и торжественно заявил:
– Я с тобой, Гаврилыч. Никто же не знает, что мы ментов заделали. Пусть купят у нас их жизни. А мы поторгуемся.
В коридор вышли еще пять-шесть человек. Кто-то затащил из тамбура холодеющего Бражника и принял из его руки пистолет. Эшелон № 402 с десятью трупами на борту шел на большой скорости. За все это время он ее даже не сбавил. Вероятно, диспетчеры красноярской железной дороги уже были в курсе событий и давали поезду зеленый свет. Наконец ход паровоза начал замедляться. Впереди показались огни какой-то одинокой таежной станции. Длинно и грустно запищали тормоза. На перронах по обе стороны пути стояли машины с мощными прожекторами. Яркими лучами они сопровождали седьмой вагон. Наконец эшелон остановился. Из грузовиков высыпали солдаты с автоматами и выстроились в цепь вдоль опального вагона. Человек в форме майора отделился от автомобиля, подошел к вагону впритык и прокричал:
– Выходить по одному! Ложиться лицом на землю, руки за голову. Но перед этим выбросить на перрон восемь пистолетов. Я жду!
В вагоне стояла тишина. Наконец из караульного помещения захлопали выстрелы, и кто-то крикнул:
– У нас ваши менты. Если хотите, мы можем выбросить их вам по частям. Вместо пистолетов. Нам терять нечего.
Майор минуту думал, затем вновь повернулся к окну:
– Покажи мне кого-нибудь из них. Чтобы я видел.
В купе помолчали. Патом тот же голос отозвался вновь, но уже не так уверенно:
– Твои бойцы вгретые. Если поезд сейчас не поедет, мы их опустим, распишем и по новой опустим. Устраивает?
– Повторяю последний раз, – майор, казалось, ничего этого не слышал. – Для тебя лично. Выходить по одному. Никто штурмом вагон брать не будет. Через пять минут мы отцепим боковые стяжки и взорвем вагон. Забросаем гранатами. Даю слово офицера.
Вагон загудел. Вновь грянул выстрел, но уже в коридоре. Особо нервные запаниковали: «Не надо, мы выйдем». Но дверь так и не открывалась. За ней слышалась возня, ругань и наконец очередной выстрел. После непродолжительной борьбы дверь вагона тяжело отворилась, и из нее выпало чье-то тело. Это был рецидивист Синько, еще сжимающий пистолет в правой руке. Левой он держался за бок, куда несколько секунд назад вошел нож. «Первый!» – крикнули из темноты. Два солдата направились к Синько. Тот приподнялся на локтях. Зарычал и слишком резко зашевелил пистолетом. Сухо затрещал автомат, и зек уткнулся лицом в запорошенный снегом перрон. Солдаты услужливо оттянули труп в сторону. Раздался приказ: «Следующий». Заключенные по одному осторожно выпрыгивали из вагона и падали на землю. Их обыскивали и отволакивали в темноту. Из окна караульного купе вылетели шесть пистолетов и шлепнулись в снег. «Еще один», – приказал майор. После короткой паузы выбросили последний пистолет. Из вагона не вышел только один заключенный. Он лежал в коридоре, скрюченный предсмертной судорогой. На его шее виднелся толстый солдатский ремень. Истеричный зек так и не успел подсобить Синько.
Над тайгой загорался робкий сибирский рассвет.
Летучий голландец № 001/76040
24 февраля 1987 года в четвертом часу ночи спецэшелон № 934 МВД СССР прибыл в Ленинград и остановился на дальнем перроне Московского вокзала. Он вернулся с двухнедельного турне Ленинград- Новосибирск-Ленинград. Главными пассажирами состава были вчерашние узники «Крестов», выгруженные в городах Урала и Сибири. Обратно состав специального назначения возвращался налегке.
В окнах караульного купе зажегся свет, заскрипели прихваченные ночным морозом двери, загрохотали подножки. Припухшие от сна лица солдат и офицеров пытались рассмотреть в зарешеченном окне перрон. По вагонам прошла команда: «Выгружайся! Ленинград!». Охрана поезда, не торопясь, высыпала наружу. Только в вагоне № 001/76040 стояла гробовая тишина. Сквозь темное окно не пробивалась тусклая лампочка. Само же окно зияло осколками. Прапорщик из соседнего вагона потянулся, глубоко вдохнул колючий воздух и забарабанил по двери:
– Подъем! Хватит дрыхнуть!
Вагонзак не отреагировал. Прапорщик подозвал солдата, и тот загрохотал в дверь прикладом автомата. Потоптавшись несколько минут возле дверей, солдат заметил разбитое окно. Прапорщик ругнулся и озабоченно прошелся вдоль вагона. Затем вернулся к дверям, вытащил пистолет, поставил ногу на подножку:
– Фесенко, иди за мной. А ты – встань у дверей.
В нос ударил теплый казенный запах, который не выветривается годами. В свете бледной лампы прапорщик увидел длинный коридор с зарешеченной правой стороной. Дверь караульного купе была приоткрыта. На полу виднелся чей-то сапог. Прапорщик передернул затвор и ногой толкнул дверь. На грязном, промокшем от крови полу валялась груда тел, прикрытая двумя матрацами. Прапорщик даже не стал их пересчитывать. С возгласом «Ни хрена себе!» он выскочил из вагона, приказал солдатам стеречь вход и бросился по перрону к начальнику поезда.
– Кто-то уложил весь наряд в пятом вагоне, – выпалил он майору, тяжело дыша.
– Куда уложил? – не понял тот.
Вскоре они бежали к вагонзаку, который теперь смахивал на летучий голландец. В караульном купе покоились семь трупов в форме внутренних войск. Еще один лежал в кухне. Все были убиты из пистолета. В стенах и окне виднелось множество пулевых отверстий. Палили – будь здоров. Через час в вагоне показалась следственная бригада Северо-Западного УВД на транспорте.
Это не было дерзким побегом. Никто из зеков не выламывался из купе и не плевался свинцом по солдатам. Сквозной караул перебил рядовой Артурас Сакалаускас, единственный, кого не досчитались в охране поезда. Оружейный шкаф, где хранились восемь пистолетов Макарова, опустел на пять стволов и пять запасных обойм. Последнюю остановку перед Ленинградом поезд делал еще минувшим днем в Вологодской области на станции Бабаеве. По тревоге был поднят Ленинградский гарнизон, выделивший на поиски беглеца свыше двухсот человек. УВД Ленинграда и области пустило по следу Сакалаускаса десятки розыскных групп. Точкой отсчета стала станция Бабаеве, где, судя по всему, и сошел дезертир-убийца.
К тому времени солдат в шинели застреленного им прапорщика странствовал по Вологодской области, останавливаясь на постой у добрых людей под видом командировочного. После очередного такого визита сердобольная семья не досчиталась в своем гардеробе гражданского пуховика, кроличьей шапки и брюк. Сакалаускас не забыл переложить по пистолету в карманы пуховика. Остальные три легли в черный «дипломат». Артурас был готов стрелять по каждому, кто попытается его задержать или даже проверить документы. Сообщение о восьми трупах в спецэшелоне замелькало в прессе, ежедневно фото убийцы появлялось на телеэкране. Беглец был обречен. Он сумел добраться до Ленинграда, но не больше. Варшавский вокзал, от которого шли поезда в родную Литву, прочесывался военными и милицейскими патрулями, в кассах перед кассирами стояла фотография рядового Сакалаускаса, то же самое творилось и в
